Дикая стая

—

Вася, всем запрещено ловить рыбу. Детям иль взрослым, без оговорок! За такое не только штраф полагается, а и под суд отдают людей. Так что прекращай

браконьерство

и не доводи до беда? — предупредил Гошка.

—

Да пошел ты! А то вот наступлю тебе ногой на «репку», и не станет инспектора! Пусть запретчики попробуют пятерых ребят вырастить здесь без жратвы! — повернулся спиной к Гоше и оказался перед Рогачевым.

—

Вася, сматывайся? Пока добром просим. Ни одного тебя с реки погнали, слышь? Иначе и на хлеб

не будет! Уходи, линяй отсюда, пока худшего не случилось! — предупредил Стас.

—

Черт вас принес!

—

Все ловят, чем мы хуже?

—

Проваливайте отсюда! — галдели люди.

—

Предупреждаю, хоть пальцем тронете иль слово добавите, будете отвечать перед Законом за рукоприкладство или оскорбление лица, находящегося при исполнении служебных обязанностей! — сказал Рогачев, и поселковые тут же стихли.

—

Указ о запрете лова лососевых издавал не Гоша! Ему велено следить за его исполнением. Так что нечего на нем отрываться! И прошлым хватит упрекать! Любой из вас может оказаться в тюрьме вот за этот улов, если Гоша напишет акт. Поняли? И срок будете отбывать реально.

—

Не, мужики, нас еще пужают зоной? — вывернулся из-за спин рыжий мужичонка.

—

Да пшел ты вон отсюда! — шикнули на него раздраженно.

—

Ну, так как? Договорились? Сматываемся добровольно или составляем акт? — прищурился Гоша, оглядев мужиков, всех до единого.

—

Да будет тебе наезжать!

—

А эту рыбу, что поймали, дашь забрать? — спросила молодая смазливая бабенка. Она высоко подоткнула юбку, заголила ка общее обозрение белые красивые дат.

Стас старательно отводил взгляд от них, от высокой груди, нежных округлых плеч, но справиться с собой было нелегко. Рогачев глянул на Гошу, во взгляде — мольба без слов.

—

Ладно, эту, что поймали, забирайте, но больше не дам! Никому — глянул на бабу, споено кнутом стеганул. Та юбку одернула со страха, села, опустив голову.

—

Давайте, мужики. Закругляйтесь! И чтоб через полчаса никого тут не было. Я проверю, — пообещал поселенец и пошел к реке, не оглядываясь. Следом шел Рогачев, спотыкаясь и вздыхая, поминутно оглядываясь на женщину, бросавшую на него озорные взгляды.

«Эх-х, хороша бабенка! Да народу много. Словом не перекинешься. Тут же из мухи слона сообразят.

Но кто она? Наверное, чья-то жена? Одиночкам ту делать нечего. Кто ж она?» — не давал покоя навязчивый вопрос.

—

Гош, а ты всех знаешь из этих? — кивнул Стас на тех, оставшихся за спиной.

—

Там вся пекарня. В полном сборе, а с ними! Вася. Они давно кентуются промеж собой. Вот та которая просила улов оставить, — кондитер ихняя. Для детсада и школы всякую хренатень печет: булки,

печенья, сушки и даже торты. Знаю их всех. А вот, тот «окурок» — в ихних сторожах! Вместе с котом на «пахоту» возникает Кошак весь в хозяина, такой же рыжий и нахальный. Мышей ловит за себя и хозяина. Тому деньги, а коту — ни хрена, хоть мужик ночи напролет спит на одном боку. Ну что тыздить на той пекарне? Муку или сахар? Кто из-за этого рисковать головой станет? Нет таких полудурков! — убежденно говорил Гоша.

—

Как зовут кондитера? — спросил Стас.

—

Женька она! Евгенья, вся, как есть! — понятливо подморгнул поселенец.

—

Давно она там работает?

—

Хрен знает. Когда стал возить им воду, она была! Бабы все к ней прикалываются ихние, — рассмеялся поселенец.

—

Чего?

—

Говорят, что тут ей в старых девах до конца века дышать, мол, замуж выйти не за кого.

—

Она — одиночка? — остановился Рогачев.

—

На то время была такой, но почти год прошел. Может, сыскала за это время. Да и что с нее взять? Вот то ли дело у тебя! Сын имеется. Баба — уж черт с ней! Их по десятку на день поменять можно, а вот сын — то как награда! Мужиком вырастет! — оглянулся Гоша. Стас шел за ним молчаливый, грустный.

Отъехав километра три, снова приметили дымок костра. Едва подрулили, услышали громкие голоса, музыку.

—

Что-то тут рыбой и не пахнет! — крутнул носом Стас и предложил: — Поехали отсюда!

—

Давай глянем, коль нагрянули, — шагнул на берег Гоша и пошел напролом через кусты.

Как же удивился поселенец увиденному впервые и жизни.

На полянке, украшенной воздушными шариками и ленточками, веселилась поселковая молодежь. Ребята и девчонки танцевали вокруг накрытого стола. Рядом горел костер, здесь жарили шашлыки.

Кто-то пел, обнявшись, другие скакали козлами под сумасшедшую музыку. Все нарядные, словно пришли на праздник.

—

Гошка, у них сегодня свой день! Аттестаты получают. Конец школе и детству! Пошли, это их день, не будем им мешать! — дернул Стас поселенца за руку, но поздно их увидели.

—

Давайте к нам! — подбежали ребята, ухватили за руки, втащили в круг.

Кто-то сунул в руки бокал шампанского. Стасу пришлось пить на брудершафт с хорошенькой девчонкой, а Гоше — с классной руководительницей, которую для этого важного дела оторвали от приготовления шашлыков.

—

Танцуют все! — приказала белокурая кудрявая девушка, так похожая на березку. Она подошла к Стасу, и Гошка от удивления чуть не потерял челюсть.

Стас танцевал так, что выпускники расступились уважительно. А начальник райотдела будто вернулся в юность: перепрыгивал через голову, крутился вокруг своей оси, подпрыгивал на руках, да еще в такт музыке дергал ногами. Ему аплодировали все. Стас вошел в азарт. Девушки восторженно смотрели на него, парни откровенно завидовали.

Но вот и другие вошли в круг. Поселенец не без усмешки наблюдал, как молодые пляшут, дергаясь друг перед другом. Они выгибались, махали руками, выкручивались в штопор. И вдруг Корнеев услышал повелительное «станцуем?». Перед Гошей стоя классная руководительница выпускников.

—

Я не умею, — признался, оробев, человек.

—

А что тут мочь? Пошли, не робей! — ввел в круг.

Гошка, как медведь, ступивший на горячие угли, начал перебирать ногами, чтобы их ему не оттоптали ненароком. Он уворачивался всем телом от танцующих рядом и поневоле неуклюже крутил задом. Руки пришлось поднять вверх. А музыка хрипела и выла на всю тайгу, сгоняя зверье в самую глушь, подальше от человеческого праздника.

—

Давай шевелись! — подбадривала инспектора внезапная партнерша. Кто сказал, что ей за пятьдесят и пора думать о пенсии? Женщина танцевала легко, свободно, без малейшей одышки, как мотылек. Ну и что, если сверкает на висках седина? Это всего-навсего заморозки, следы ушедшей зимы, их пока не достало теплом лета. Но загляни в глаза!

В них вся душа нараспашку: звон реки и песни птиц, грозовые раскаты весны и буйство лета, в них солнце и молнии сплелись воедино. Где морщины? Какой там возраст? В женщине всегда жива весна, и никакие беды не вытравят ее из человека. Сколько азарта и огня кроется в ней, молодым лишь поучиться. Вон стали, затаив дыхание. Всякое видели, а вот: такое — никогда! Раскрепостилась, оттаяла и выдала всем на зависть! Гошке, глядя на партнершу, неловко стало, быстрее ногами засучил и, обхватив руками задницу, завилял ею по-собачьи часто. Вокруг такой хохот раздался, что любопытная сойка улетела подальше, чтобы не оглохнуть.

Когда танец кончился, партнерша благодарно расцеловала Гошку. Рогачева зацеловали в очередь все выпускницы.

—

Счастливого пути! — желал им Стас.

—

Дай Бог вам светлой доли! — сказал Гоша.

Их угощали шашлыками, просили побыть еще, но люди спешили, ссылались на занятость, на работу. Их отпустили.

В поселок они вернулись уже к концу дня. Оно и немудрено. По пути наткнулись на сеть. Пока вытащили ее, появился хозяин.