Зеркало для героя

На средней палубе поток пассажиров раздваивался: большая часть, представляющая собой пропахший крепким сигарным запахом замес индейцев, разнокалиберного скота, клеток с птицами и кроликами, мешков с поросятами, уходила на корму, на просторную палубу, лишенную каких-либо надстроек, и там бедный люд располагался в страшной толкотне, на горячем железном полу, подстелив под себя тряпки и тонкие коврики из вязаного тростника. Значительно меньшая часть, в которую входили и мы с Владом, поднявшись по тесному трапу, рассеивалась по палубам средней и носовой части теплохода, где находились каюты.

Коротышка затерялся в толпе, когда мы с Владом штурмовали трап. Благодетеля оттеснили и прижали к перилам; он что-то кричал мне, но его голос утонул в невыносимой какофонии, где смешались крики женщин, хрюканье поросят, блеяние овец и хриплый голос капитана из динамика, тщетно пытающегося навести порядок. Потом я потерял нашего небескорыстного слугу из виду и, чтобы не отстать от Влада, который нес чемодан над головой и матерился на родном языке, схватил его за поясной ремень.

Вахтенный в несвежей белой форме и колпаке, напоминающем поварской, посмотрел на наши билеты, жестом пригласил в холл и показал на винтовую лестницу, ведущую на верхнюю палубу.

– Сейчас закинем вещи, – бормотал Влад, хватаясь за полированные перила, – примем душ, закажем обед в номер на шесть персон и начнем жрать. До самого вечера будем только жрать. Жирное мясо, барбекью на вертеле, гору картофеля фри, ведро салата и бочонок терпкого вина. А потом будем спать… Кирилл, ты любишь пожрать?

– Очень, – признался я, едва поспевая за своим другом, который уже почти бежал по лестнице, пропуская ступени.

– И я очень!

За моей спиной что-то звякнуло, и я машинально оглянулся, чтобы увидеть, не уронил ли вахтенный себе на ногу какой-нибудь пудовый такелажный талреп, но успел заметить лишь мелькнувшую за углом коридора белую спину. Тяжелая стальная дверь, через которую мы вошли в холл, была задраена, и сквозь мутное стекло иллюминатора были видны головы столпившихся у двери пассажиров.

Влад не видел меня. Он вообще ничего не видел, кроме большого и жирного куска мяса, и, продолжая о чем-то бормотать себе под нос, быстро поднимался по деревянным ступеням, застеленным протертой ковровой дорожкой.

Я остановился. Вахтенный, конечно, мог отлучиться со своего поста, но если причиной тому было наше с Владом появление на борту «Пальмиры», то в этом случае стоило насторожиться.

Спустившись на цыпочках в холл, я ухватился за перила и осторожно заглянул в коридор. Белая спина, словно поддразнивая меня, мелькнула в самом конце коридора и исчезла. Стараясь не испугать своим видом какого-нибудь случайного пассажира, я повернул карабин прикладом вперед и побежал по коридору, словно симулянт с костылем. Приблизившись к повороту, я перешел на шаг, а затем, остановив дыхание, заглянул за угол переборки.

Там был тупиковый крохотный холл с одной-единственной каютой, дверь которой была распахнута настежь. Вахтенный стоял на пороге комнаты спиной ко мне, закрывая собой пассажира. Через дверной проем я видел внутренность каюты, диван из темной кожи и прямоугольное окно, завешенное голубым тюлем. В окне отчетливо просматривались белые прутья оградительного леера с прикрепленным к нему огнетушителем и сверкающий медью корабельный колокол.

– Они заняли восьмую каюту, – сказал вахтенный. – Это на верхней палубе, ближе к музыкальному салону.

– Как выйдут, – тихо сказал его собеседник, выпустив вверх струйку сизого дыма, – сразу доложишь мне. Я буду все время в каюте. Не упускай их из виду, ясно?

– Слушаюсь, господин.

Вахтенный отвесил поклон, сделал шаг назад, и я увидел его собеседника. Человек был в черных очках, нижнюю половину лица он прикрывал рукой, в которой держал сигару, беспрестанно втягивая и тотчас выпуская маленькие сизые облака, и все же я узнал его по большому золотому перстню с печаткой в виде свернутой в клубок змеи. Это был носатый.

Мафиози открыл красную лаченую дверь каюты и зашел внутрь. Я даже не успел рассмотреть номер, так как вахтенный тотчас повернулся кругом и пошел в мою сторону. Прижавшись к переборке спиной, я медленно приподнял карабин, держа его за ствол обеими руками, и, как только матрос вышел из-за угла, с короткого замаха ударил его прикладом по животу.

Матрос издал короткий сдавленный звук и сложился пополам. Я кинул карабин под ноги и, вполне обоснованно ожидая, что после такого удара матрос повалится на пол, схватил его под мышки.

Наверное, на меня плохо подействовал Влад, и я недооценил противника. Не успел я прикоснуться к плечам матроса, как тот резко распрямился, повернулся ко мне и с криком обрушил на меня свои кулаки. Похоже, что он поставил перед собой задачу отбить мне все внутренности, которые находились на уровне пупка; удары были чувствительны, у меня даже потемнело в глазах, но я совладал с желанием опустить локти вниз, чтобы прикрыться; раскинув руки в стороны, я хлопнул матроса по ушам. Пораженный стереоэффектом, он на мгновение присел, схватившись руками за звенящие уши. Я успел перевести дух и поднять с пола карабин. Мне казалось, что этого короткого общения нам будет достаточно, но матрос неожиданно раскрутился юлой, задрал вверх ногу, целясь мне в голову. Я едва успел защититься карабином. Мощный удар переломил приклад карабина, как карандаш, и откинул меня на переборку. Матрос вернулся в стойку, широко расставив ноги, и его губы от самодовольства расползлись в стороны. Я мысленно поставил ему пятерку за старание. Намереваясь прикончить меня очередным ударом, матрос откинулся назад, присел и пружинисто подпрыгнул, выстреливая в меня ногой.

Узкий коридор все-таки не был предназначен для демонстрации приема, которым матрос намеревался сразить меня наповал. Траектория полета его ноги не вписалась в габариты коридора, а я вовремя присел. Раздался глухой удар. Дверь каюты, рядом с которой мы упражнялись, треснула, и пятка тяжелого флотского ботинка застряла в проломе.