Венесуэльский заговор

– Вы что, верите этим отморозкам?

– Как бы то ни было, в таком случае у тебя будет шанс. Да и посуди сам: зачем им нужен ты? Никакого отношения ко всему тому, что происходит сейчас в Венесуэле, ты не имеешь, так что…

– А вы, господин президент?

– А я буду держаться до конца, – устало произнес Уго, – это мое дело, и точку в нем должен поставить именно я.

– Я понял, – кивнул Батяня, – но вы же сами прекрасно знаете, что десант – это братство. А это кое-что предполагает, причем не только на словах. Да и вообще – русские своих на войне не бросают. Так что вопрос исчерпан.

Команданте открыл рот, чтобы еще раз попробовать переубедить Батяню, но взглянув в решительное, даже злое лицо россиянина, понял все и расхохотался.

– Ты знаешь, майор, я опять убеждаюсь в том, что тебя явно не зря сюда командировали!

– Десант есть десант, – улыбнулся Батяня.

Они закурили, но в этот момент снова послышался голос колумбийца:

– Я так понимаю, что по-хорошему вы не желаете? Раз так – будем по-плохому!

– Пошел к дьяволу! – прокомментировал гарант конституции.

Следом за этим из уст главы государства посыпалась целая серия крепких словечек и выражений, слушая которую Батяня убедился в том, что президент не оторвался от народа. Вторым его выводом было то, что, как ни старайся, по части подобной лексики испанский язык находится все же далеко позади «великого и могучего».

Команданте не успел закончить свою тираду, и ее окончание потонуло в грохоте выстрелов. Колумбиец явно не собирался бросать слова на ветер, и податься было некуда: стоило только высунуть голову из-за импровизированного укрытия, как прицельный огонь снова заставлял прятаться.

Длинная очередь ударила совсем близко. Короткое «перемирие» закончилось, и пришла пора браться за дело – если говорить о двух беглецах, то теперь их главной задачей было выжить. Пули свистели, словно разъяренные осы в потревоженном гнезде.

Люди Мендозы не собирались тянуть время. Учитывая провал предыдущей операции, на этот раз Мигель подготовился основательно. Под прикрытием плотного огня колумбийцы перебежками упрямо двигались вперед. Их было много, слишком много для того, чтобы двум десантникам можно было рассчитывать на успех. Но это их отнюдь не расслабляло.

За время вынужденного блуждания по горам и долам холеричный команданте воспылал к террористам столь лютой ненавистью, что на него страшно было даже смотреть. Долго ему ждать не пришлось. Уго нажал на спуск, подпустив противника поближе. Стрелял он очень быстро, навскидку, но точно, почти мгновенно переводя ствол с одной мишени на другую. Двух партизан пули швырнули назад, завалив в камни. Но тут же послышалась дробь пулемета, и Уго сам едва успел откатиться в сторону.

Пулемет на некоторое время совершенно нейтрализовал гаранта конституции, держа его в положении «не подымая головы», что позволило двоим особо прытким партизанам просочиться вперед. В это время Батяня был вынужден заниматься проблемами слева, где тоже было «на что посмотреть». Те же двое, что под прикрытием пулемета выскочили вперед, пробежав сектор обстрела, оказались совсем рядом, в мертвой зоне. Теперь так просто их не утихомиришь. А вот опасность они сами представляли немалую.

Они попытались зайти двум десантникам в тыл, используя для этого узенькую и глубокую расщелину, где их трудно было достать. А о том, чтобы Батяне или команданте выбраться на удобный в этом смысле гребень, который простреливался вдоль и поперек, нечего было и думать.

Десантникам еще повезло в том смысле, что первый из бандитов оказался человеком нервным и нетерпеливым и начал стрелять раньше, чем это требовалось. Возможно, впрочем, что он просто не давал десантникам высунуться и в этом и заключалась его тактика. В таком случае второй должен был подобраться ближе и расстрелять двух десантников в упор. Но время сейчас работало не на нападавших, и Батяня посчитал действия «сладкой парочки» явной ошибкой. А уж ошибки в бою он не прощал:

Выкатившись слева, из-за очередного камня, коих тут были миллионы, Батяня в движении длинной очередью зарубил планы отважных колумбийцев. Длинноволосый боевик, подломившись в коленях, рухнул на землю, покатившись по склону.

Второй борец за идеи повел себя иначе. Продолжая отстреливаться, он начал отступать, намереваясь схорониться до подхода своих за скалой. Там бы он был совсем недоступен. Этого допустить никак было нельзя.

Команданте успел встретить его в узкой расщелине с ножом в руках. В ближнем бою у колумбийца не оказалось никаких шансов. Использовать автомат против появившегося как из-под земли президента боливарианской республики он просто не успел.

– Так будет с каждым, – шелестящим шепотом произнес Уго, вытирая нож об уже ненужный партизану камуфляж, – с каждым выродком, который разинет свою поганую пасть на нашу страну.

В том, что это не пустые слова, мог бы убедиться каждый, кто бы увидел дело его рук.

Батяня попал под плотный перекрестный огонь. Это походило на ливень. Пули непрерывно свистели над головой. Положение все более осложнялось, становясь совсем уж мрачным. Передвигаться теперь можно было только ползком, но это майора совершенно не устраивало. В таком положении не то что прорваться – и отстреливаться-то нельзя. А уж такой роскоши предоставлять противнику он не собирался.

Колумбийцы, уверенные в своей победе, действовали нагло, и это, по мнению Батяни, должно было сослужить ему хорошую службу. Двое борцов за права угнетенного народа Венесуэлы удобно устроились на высотке, принявшись поливать свинцом расположение команданте. Теперь тот с большим трудом мог огрызаться, накрытый столь плотным огненным «ковром». Положение резко осложнилось. Если до этого приходилось вести борьбу с многократно превосходящими силами, то теперь противник контролировал буквально каждый шаг.

Времени совсем не оставалось. Если опоздаешь, то последние шансы выбраться отсюда окончательно исчезнут. Вжимаясь в каждый уступ, Лавров ползком добрался до открытого участка, который нужно было пересечь, желательно без потерь. Поддерживая его, ударил из подствольника Уго. Рванувшись вперед, майор проскочил опасный участок под роем пуль. Теперь должно было быть проще. Так оно и получилось. Брошенная майором граната заставила это гнездо замолчать навсегда. После взрыва с высотки не раздалось больше ни звука. Зато очередь слева едва не разнесла Лаврову голову. Надо было уходить.

Бой продолжался, но боеприпасы имеют свойство заканчиваться…

– Обложили, сволочи, – сказал команданте, вытирая кровь со лба: осколок камня, отщепившегося под воздействием пули, оцарапал ему лицо.

Выхода не было, это прекрасно понимал и Батяня. У них на двоих оставалось несколько патронов, ножи и одна граната. Во всяком случае, можно хоть торжественно отметить свой уход…

Батяня выругался, услышав снова голос Мендозы:

– Вам конец! На этот раз все. Хочу сообщить, что очень скоро вы умрете! Наверное, неприятно это узнать, но ничего не поделаешь. Сами виноваты. Одному из вас не стоило лететь сюда. Сидел бы себе дома – так жив остался бы. А ты, Уго, пас бы в горах лам, не с твоим умом в президенты лезть! Ну, да ничего – на том свете разберутся.

– Да, эти ублюдки не дают нам ни одного шанса, – сплюнул команданте, – они нас живыми не выпустят.

Батяня молчал, глядя на противника сквозь прицел. Когда совсем близко из-за камня поднялась голова, он нажал на спусковой крючок. Голова исчезла. Следующий боевик остался жив только благодаря тому, что магазин был уже пуст.

Требовалось принять какое-то тактическое решение, но Лавров прекрасно видел, что положение не оставляет места для маневра. Колумбийцы уже успели зайти с тыла. Батяня понимал и то, что план операции боевики разработали заранее. Они все время идут на шаг впереди. Почему? Кто?

Колумбийцы, поначалу передвигавшиеся перебежками, очевидно, поняли, что противник уже безоружен, и двинулись цепью, густо стреляя на ходу. Еще две мини-группы повели наступление с флангов. С высоток велся огонь из пулемета. Боевики шли рассыпным строем с двухсторонним охватом. Им оставался до цели последний бросок.