Тайник

Были здесь пунические и римские фрески, но различить их неспециалист мог только при помощи соответствующего каталога — если только, конечно, его авторы сами не ошибались.

Теперь у нее было переснято и срисовано больше, чем ей требовалось, и она могла присесть на минутку в тени пробковых зарослей напротив карминно-красной стены какого-то дома — дома, собственно, уже не было, но красная штукатурка казалась удивительно свежей, хотя роспись на ней уже выцвела, остались только тени давно ушедшего мира.

Ей вдруг безумно захотелось иметь платье такого цвета, длинное, с золотым поясом, и впервые идти на бал, полной восторга и ожидания. Но кто-то рядом сказал негромко:

— Вы тоже уже закончили, мадам? Нас это доконало. Еле на ногах стоим.

Она открыла глаза. Цвет стены был еще прекраснее, чем она видела его в мечтах. Двое парней — по виду обычные туристы, которых она уже встречала вчера в городе, — сидели невдалеке на развалинах, отложив свои фотокамеры. Она слегка им улыбнулась и кивнула на свои туфельки.

— Да, меня это тоже утомило. Хожу босиком, но не очень помогает.

— Значит, мы все имеем право освежиться. Разрешите предложить, мадам?

С виду им было лет по тридцать, если не меньше. Один открыл свой рюкзак и вытащил большие красные апельсины.

Цвет крови.

— Мадам… — Он выбрал самый большой и непринужденно бросил через полуразрушенную кладку стены и камни. Она попыталась поймать на лету, но плод скользнул ей на колени, к очкам и фотоаппарату.

— Спасибо вам. Вы, я вижу, хорошо подготовились, — сказала она весело. — Туристы?

— Нет-нет, мы тоже на работе, — усмехнулся тот, который с ней заговорил, высокий, с густой белокурой бородой. — Рекламные снимки для швейцарского издательства «Кюммерли и Фрей». Карфаген, Утица и все, что нам придет в голову, все, что мы когда-то изучали в школе, лишь бы годилось для пропаганды туризма.

Второй парень молчал. У него были резкие неприятные черты лица и боксерский нос, он казался моложе своего приятеля.

— Значит, все мы труженики, — кивнула она, — но мне такая работа нравится.

— Разрешите мне вас сфотографировать — как туристку, сокрушенную античными красотами Туниса? — спросил бородач. — Цветная пленка, мадам, на фоне красной стены будет великолепный кадр.

Не дожидаясь ее согласия, он нацелил фотоаппарат…

Она улыбнулась и откусила последнюю дольку апельсина. Затвор щелкнул.

— Спасибо, — сказала она. — Спасибо за угощение, но мне пора идти, у меня еще есть дела.

Она надела черные очки, повесила на шею фотоаппарат и взяла в руки туфельки и альбом для эскизов. Потом усталой походкой пошла по остывшим камням к выходу.

На самом деле ей просто хотелось побыть одной, чтобы в голове как-то улеглись новые сведения, скопившиеся за эти дни. Она шла среди руин, высматривая место поспокойнее.

Небо было невероятно голубым, холмы — пронзительно зелеными. Вдалеке выступали очертания гор, в воздухе не было вечной пыли пустыни. Воздух не обжигал легкие, он пахнул зеленью и лесом.

Она подумала, что Войтех не способен даже представить себе такой Тунис, надо было заставить его поехать с ней. Она усмехнулась. Кажется, он выполз из своей раковины — старый рак-отшельник. И конечно, побаивается того, что будет дальше, что на него надвигается. Она вздохнула. Если б хоть самой твердо знать: действительно она полна решимости не выходить замуж или это лишь подсознательная защитная реакция? Если вдруг представится случай — поджилки не затрясутся?

А что будет лет через десять? Как будет она смотреть на жизнь десять лет спустя? Не овладеет ли ею отчаяние, тоска по бесцельно прожитым годам? Руины Карфагена и Утицы останутся, а она уйдет безвозвратно, не оставив по себе живого следа.

Слезы жгли ей глаза, она до боли прикусила губу. Может, она не так уж и стара, может, она еще способна противостоять коварно подкрадывающейся старости? Несмотря на то, что за стеклами солнечных очков слезы застилали ей глаза, она вдруг неожиданно увидела все, что ждет впереди. Последний шанс начать настоящую жизнь. Последний звонок, завтра будет поздно. Но он об этом не должен знать…

Она остановилась, оперлась на каменную стену. Прикосновение теплого отшлифованного камня — словно нежность человеческого тела. Далекого тела. Она уже достаточно насмотрелась на прошлое, на древние могилы и развалины. Чем старше она становится, тем нужнее ей видеть живое человеческое лицо. Лицо близкого человека, лицо надежды на будущее.

В задумчивости она пошла дальше. На нее вдруг нахлынуло чувство безграничного счастья или, по крайней мере, облегчения. Решение наконец принято. В самую неподходящую минуту, в самом неподходящем месте, но, собственно говоря, почему бы этой минуте и этому месту не быть подходящими?

Главное — она уяснила, чего же хочет, к чему должны привести их отношения.

И одновременно она ощутила жгучую боль в стертых до крови пятках, усталость в ногах. Как можно скорее под душ, а потом — хоть ненадолго растянуться на постели.

Она медленно двинулась к выходу. Красный, начищенный до блеска автобус высадил группу европейских туристов. Киоски с чеканкой, ковры и украшения, кучи апельсинов, бананов, фиников. Жизнь ломилась в ворота старой Утицы.

Со стоянки выехал старый неприметный «фольксваген», из окошка выглянуло знакомое лицо.

— Не хотите доехать с нами до города? — спросил бородач, работающий на издательство «Кюммерли и Фрей». — Мы тоже уезжаем.

— Спасибо, — сказала она с облегчением, — а я уж думала искать такси. — И мелкими шажками подбежала к машине.

Двери «фольксвагена» открылись. Запыхавшись, она уселась со своими вещами на заднее сиденье. Духота и жара. Другой мужчина захлопнул дверцу, и машина тронулась.

— Господин доктор, — укоризненно сказал Селим Боукелика и, несмотря на инструкцию по технике безопасности, закурил сигарету. Буровая установка грохотала, бурильные штанги с неумолимой настойчивостью погружались в чрево земли. Дизель работал на полную мощность, обдавая их запахом солярки и усиливая и без того изнурительную жару. — Вы не должны терять голову — доктор Тарчинска вернется завтра, вечерним самолетом. Мы это установили. Она уже заказала обратный билет. Чаю выпьете?—Он пошарил по карманам замасленного комбинезона. — Эту вот вещицу, — подал он маленькую золоченую зажигалку, — посылает вам инспектор Суриц… А в Туррис Тамаллени мы, на всякий случай, послали четырех человек. Они будут определены прямо в группу доктора Тарчинской в качестве землекопов. Возможность ее похищения инспектор Суриц исключает. Он предполагает, что они попытаются похитить кого-нибудь из вашего непосредственного окружения или, что еще вероятнее, кого-нибудь из членов семьи ваших сотрудников. Кто из ваших ближайших сотрудников имеет в отеле «Магриб» жен и детей?

— В любом случае я должен предостеречь Тарчинску, — твердо сказал Винтер. — Для меня их угроза прозвучала однозначно. Я за ней поеду завтра в аэропорт, но по дороге от аэропорта до Кебили вы должны обеспечить охрану.

— Это уж наша забота, мсье, — сказал обиженно капитан. — В первую очередь мы должны обеспечить вашу охрану. В тот момент, когда похитители установят, что полиция информирована, что она охраняет отель или Тарчинску, ваша жизнь окажется под угрозой. Тело Тиссо пока не найдено. Вся эта история со снимками может быть затеяна, чтобы усилить на вас давление. Инспектор даже рассчитывает, что теперь они могут сообщить вам более точные координаты тайника, поскольку считают, что вы достаточно обработаны. А угрозы похитить еще кого-то должны исключить ваше сопротивление в дальнейшем.

— Тиссо убили, в этом я убежден, а тело его никогда не найдут. Им не нужно, чтобы его нашли. Бросят его в море или закопают в пустыне. Самое лучшее, что я могу сделать, — это вернуться в Европу.

— Само собой, мсье, но тогда вместо вас найдут кого-нибудь другого. У нас есть надежда на их поимку, но без вас нам не обойтись. Инспектор просил передать еще, что вам не надо заниматься той дамой из отеля Захры, он не хочет заставлять вас рисковать дополнительно.