Дикий

Хочется в Питер. Как он там — мой северный и гнилой город? В питерской гнилости тоже есть свои плюсы. Больше ценишь теплые летние недели или ясные зимние полдни, хрустальные небеса. Но самое удивительное, когда весной из Ладоги идет лед. Бывает уже жарко, и народ толпится на мостах и набережных. Можно стоять в рубашках и смотреть на Неву, по которой тащатся ледяные горы. И птицы путешествуют на льдинах. Дикая природа устраивает свою первомайскую демонстрацию. Ей по фигу! Она дика и при красных, и при белых…

Два дня играю в компьютерные игры. Думать уже не о чем, а время осталось. Вика, вижу, хочет поговорить со мной, но как-то не получается. Много посторонних. Кто-то приходит и уходит. Дела у фирмы идут. Едут. Летят. Прибегал Леха. Вытащил на улицу смотреть тачку, новую «девятку».

— Босс, знаете, как называется цвет?

— Нет, Леха. Зеленый?

— Какой зеленый?! Цвет теперь называется «валюта»!

— Хорошо, что не «главленпромстройбуммашзаг».

Леха юмора не понимает и отваливает. Столько новых слов вокруг, даже цвета называются по-другому. Красный цвет тоже можно переименовать в «кровянку», а голубой цвет — в «гомик»…

Но «валюта» зарабатывается непросто. Парни мотаются с грузами, нащупали коньячную тропу и перепродают в Москву крымский коньяк какого-то особого, элитного сорта.

С местным рэкетом через Анвера все вопросы улажены, хотя всегда наехать могут. Пусть попробуют, замучаются пыль глотать. В свободное от основной, так сказать, работы время я на местных авторитетов все данные собрал. На авторитетов и их ближайших подручных. С их допотопной гангстерской системой всех можно перехлопать за день. Когда опережаешь противника хотя бы на полшага, то и остаешься жив. Нужно быстро и в лоб… Местные разъезжают по городу важные, шевелят животами, и иногда хочется сотворить с ними что-нибудь этакое для разминки. Но не стоит. Себе дороже. Новые начнут территории делить, начнется между ними грызня.

Где столько патронов взять, чтобы со всеми разобраться? Пусть живут и думают, будто крутые…

Купил себе новый телевизор и видик к нему с кучей кассет. Смотрю вечером боевики. Дерьмо ужасное, американское. Машины носятся, взрываются, все кувыркаются, стреляют люто. Иногда кто-нибудь кого-нибудь трахает. Если много стрельбы, то всего один трах посреди фильма. Если стрельбы поменьше, то два траха. Такого в жизни не бывает. Это я не про трахи, а про стрельбу. За океаном, видимо, другие критерии добра и зла. Другие понятия. Им бы наших мальчиков для разгона. Из бывшего Союза в Штаты народа уже поднавалило, — говорят, шорох начинают наводить…

Ван Дамм успел сломать пять челюстей, когда в дверь позвонили. Беру газовый «вальтер», прислоняюсь к дверному косяку и спрашиваю:

— Кто там?

Думаю — Андрей заехал, но оказывается — Вика. Она стоит в дверном проеме. Плащ промок от дождя и волосы — тоже.

— Заходи, — предлагаю. — Какие проблемы, малыш? — спрашиваю, когда она заходит и снимает плащ.

— Все нормально, босс.

Она входит в комнату и спотыкается на ровном месте. Бог мой, она же пьяна! Кокаин, наган и пьяная женщина — классический набор. Лучший способ стать мясом… Вика почти падает в кресло и сидит молча, старается улыбаться.

Сажусь напротив и спрашиваю с удивлением:

— Где ты, милая, так уработалась?

Она старается связно объяснить, но не очень-то получается. Одно ясно — она сама с собой напилась дома.

— Дай я за тобой поухаживаю. Пьянство — тяжелая работа. — Помогаю ей снять сапожки и отношу их в прихожую.

Вика продолжает объяснять причины. Что ее слушать! Причины у всех в таких случаях разные. Только одни и те же.

— Пойдем-ка в ванную. Лицо сполоснем.

— Я под дождем вымылась.

Веду ее в ванную и включаю воду. Пробую воду и мою девушке лицо. Хорошо, что она не красилась сегодня. Вика пытается сопротивляться и чуть не падает в ванну. Платье, и так короткое, задирается. Под колготками ажурные трусики. Географический атлас попки. Держу ее за плечи.

— Я сейчас тебя в холодильник запру и оставлю там на ночь!

— Куда?! — От моего заявления девушка приходит в себя, и даже взгляд становится осмысленным.

— В холодильник! — Хочется смеяться, но я делаю себя злым и собранным. Кокаин, наган и пьяная женщина… Рано мне еще превращаться в мясо.

Вика смотрит прямо, задумывается и соглашается:

— Я знаю. Ты можешь. Можешь и в холодильник. Дикий ты.

— Да, я дикий, — киваю. — Если не разденешься и не встанешь под душ, то путевка на льдину тебе обеспечена.

— Дикий. Беркут какой-то. Посмотри на свое лицо.

Я машинально кошусь в настенное зеркало, но никакого беркута не вижу.

— Тогда выйди. Я согласна.

Выхожу и останавливаюсь возле дверей ванной. Слушаю, как Вика бормочет бессвязно о жестокости мужчин, об идиотизме использования холодильника в воспитательных целях… Сперва шуршит снимаемая одежда, затем раздается звук падающей воды. Иду на кухню и завариваю чай покрепче. Минут через десять раздается из ванной более осмысленная реплика:

— А халат есть в доме?

— Женского нет. Мой возьми.

Шуршит полотенце, и наконец на кухне появляется мой напарник, похожий на гнома из мультфильма про Белоснежку. Халат ей велик, и его края метут пол.

— Выпей чаю. Я заварил крепкий.

Она садится за стол и делает несколько глотков, а я тем временем приготавливаю бутерброды. Она и бутерброды съедает молча. Вику начинает поколачивать, и это нормально — нормальное похмелье. Веду ее в комнату и без комментариев укладываю в постель. Она и не отказывается. Так после душа ничего и не сказала. Только сбрасывает халат и, сверкнув географическим атласом круглых ягодиц, ныряет под одеяло.

— Дома, наверное, будут волноваться? — спрашиваю.

— Не должны, — еле слышно отвечает Вика из-под одеяла. — Я записку оставила, что поехала к тебе.

— Ко мне — это к кому?

— Родители знают, что мы вместе в фирме работаем.

Фирма «Мочилово», мелькает мысль, хорошая работа.

— Может, ты сказала, что замуж вышла?

— Не сказала.

— Теперь я вижу, что и такое можешь заявить. — Все это мне не нравится совсем. — Ладно. Спи.

Ухожу в гостиную и продолжаю смотреть, как Ван Дамм ломает челюсти плохим мужчинам. Хорошо быть Ван Даммом. Чужая жизнь всегда краше. А Ван Дамм, возможно, свою жизнь проклинает… Каратэка продолжает махать ногами и руками без устали, а я вот устал. Глаза слипаются. Если умереть, то в бою. Но если спать, то в своей кровати. Бреду в спальню, надеясь притулиться с краю. Устраиваюсь. Стараюсь заснуть. Но не могу. Рядом девушка, а пахнет пивной какой-то. Встаю и возвращаюсь в гостиную. Валюсь на диван и укрываюсь пледом. Во сне оказываюсь в Питере. Мне восемнадцать лет, и Нина любит меня, так сильно любит меня, что говорит — любимый мой!

Открываю глаза и вдыхаю горький турецкий запах. Если пить кофе с утра до вечера, то станешь кофейным наркоманом. Но это пока не страшно. Страшнее иметь напарника, склонного к непредсказуемому поведению. Женщины и так непредсказуемы. Если Вика напивается, то ее брать с собой нельзя. Проболтается, и пойдут слухи. После слухов прилетят пули и сделают мясо. Могут и бомбы прилететь — будет не мясо даже, а фарш.

Завтракаем молча. Вика виновато смотрит исподлобья.

— Ладно, кайся, — не выдерживаю ее взглядов.

Вика облизывает губы и говорит:

— Первый раз в жизни напилась. Этого больше не повторится. Так противно. Могу встать в угол.

Шутки в сторону. Говорю девице жестко все, что думаю. А думаю я о том, что все мясо в перспективе. Следовательно, трезвость — жесткое требование. Необходимость. А не моя прихоть. Понимает или нет — Вика сидит, словно мышка, слушает.

— Все, босс, — проговаривает. — Проехали. Больше таких остановок не будет.

Хочется верить. Она мне нужна, и я верю ей.

Вика собирается на работу, и я предлагаю ей вечером куда-нибудь сходить.