Безумие

— А…

Да, вот это уже лучше, это — не как в тот раз — «работай по той стороне». Если, конечно, все это правда. А то ведь как бывает (чаще всего, кстати) — в Москве обо всем договорятся, а на месте никто ничего знать не знает.

Пока что-то докажешь, пока они все опять созвонятся, опять согласуют, проработают вопрос, порешают вопрос, обменяются мнениями, опять согласуют, утвердят, дадут добро, подадут на подпись, подпишут, завизируют, доведут до сведения, установят сроки исполнения, согласуют перенесение сроков исполнения, устранят накладки… у тебя один бланш останется, без карты.

Лучше уж опять «по той стороне работать».

— Саныч, у меня вопрос политический. Если это все окажется туф… ну, в смысле, накладки возникнут, я могу прибегнуть к альтернативному способу?

— То есть?

— Ну… «та сторона»…

— Да ты че, обалдел? Ни в коем случае! МЕНЯ подставишь! Мы уже порешали все вопросы! И потом, насчет «той стороны», теперь велено в сортире мочить, ты не знал? Им теперь хана!

— А…

Я не знал. Точнее, не понял. Про сортир. Я ведь телевизор не смотрел. Но уточнять не стал.

— Саныч, а в смысле техники у меня как? Перегоны и все такое?

— Это не ко мне. Это ты у Собакиной спроси. Ну, все, желаю удачи. Держитесь там. И смотри — это очень ВАЖНО.

— Не переживайте, Михал Саныч, постараемся не лишить вас рабочего места.

Наглый я все-таки. Но ничего. В моем положении бояться начальства глупо. Дальше Чечни не пошлют… Да…

Звоню Собакиной.

— Тань, еще раз привет.

— Ты уже в дороге? — строгим голосом.

— Угу.

— Отлично. Ребята тоже выехали.

— Вот-вот, я как раз хотел кое-что уточнить. Ребята, говоришь, оператор и звуковик? А мы, кстати, на два-три дня летим?

— Почему это? Командировка долгосрочная.

— А насколько долгосрочная?

— Гхм… как я поняла — месяц-другой. А деньги, если кончатся, мы вам еще вышлем!

— Ты что, обалдела? Какой месяц-другой? Вы люди или как?

— Ну… ты же понимаешь, порядок там навести — это не на две недели история.

— А я что, воин-контрактник?

— Ну… мы вам смену вышлем… со временем.

— Смену. Я вам мозги свои вышлю — будете знать, как беспредельно эксплуатировать человеческий фактор. Да, кстати, а месяц, я подчеркиваю, месяц, мы там что делать будем?

— Как что? Снимать.

— Фильм?

— Э-э-э… да нет, надо регулярно материалы давать.

— А-а-а!!! Там, в Чечне, я забыл, в каждом ауле — Останкинская башня!

— Да нет, к вам тарелка прилетит.

— Летающая?

— Крестовников, кончай дурака валять.

— А я серьезно. Когда прилетит? Куда?

— Ну… я так понимаю, когда там обстановка более-менее прояснится, тогда и проработаем вопрос.

— А пока не прояснится, мы там что прорабатывать будем?

— Это не ко мне вопрос. Это Михал Саныч распорядился, чтобы вы сразу полетели. Тут… политическая составляющая.

— А!!! То есть мы месяц будем с генералами водку жрать, а потом прилетит тарелка. Вместе со сменой. Я — за!

Подъезжаю к Жуковскому. Ну, военный аэродром описывать подробно не буду — посадят, а в общих чертах — бетонный забор, вежливые прапорщики, проверка документов, длительный поиск моей фамилии в каких-то списках. Проехали.

Далее — здание аэропорта — маленький кирпичный сарай. На площадке — толпа людей в серой и синей (менты) форме. Это все — курящие. Внутри, понятное дело, нельзя.

В стороне от курящих, скромненько так, стоят посторонние. Посторонние, потому что не в форме. Вижу — мои. Камера, кофры. Но почему-то их трое. И четыре или пять здоровенных ящиков.

Прощаюсь с водителем, вынимаю свой рюкзак, подхожу.

— Здорово, мужики, я — Кирилл Крестовников.

— Дима Мухин.

— Руслан Мартанов.

— Вакула Пехота.

— Что???!!!

— Ну… зовут меня Вакула, а фамилия Пехота.

— А… актуально. А ты кто?

— Я? Монтажер.

— Да? А зачем?

— Послали.

Теперь несколько слов о моих новых товарищах. Первые, так сказать, впечатления.

Больше всего меня напряг оператор. Нет, в обычных обстоятельствах я, скорее, именно с ним из всех троих стал бы выпивать-общаться. Но в обстоятельствах данных… Длинные, очень длинные волосы, перехваченные чуть выше ушей какой-то не то лентой, не то широкой резинкой, куртка-косуха, сапоги — я не очень понимаю, «казаки», кажется. Да и выражение лица такое, прямо скажем, не военно-патриотическое. Я был, в некотором смысле, в шоке. Сами понимаете — политическая составляющая, наверху вопрос порешали, война, в конце концов, а тут — такое.

— Дима, — говорю, — я в таких случаях тем, кто «на новеньких», инструктаж по безопасности делаю, но это, видимо, придется отложить на потом. Для твоей безопасности сейчас первое дело — в моздокском Военторге достать армейские ботинки, других уже не найдем, да и не надо, армейский бушлат — это фирменный прикид всех рокеров на войне, и, главное, вязаную шапочку. И весь твой хайр — под нее, под нее, даже если голова будет казаться раза в два больше, чем положено. Это все равно лучше, чем вот так.

Дима был очень смущен и грустно закивал головой в знак согласия.

Руслан Мартанов — звуковик. Худой и жилистый. Смуглый. Что-то зацепило мой мозг, когда знакомились. Но что? Пехота своей фамилией отвлек. А, тоже имя-фамилия.

— Извини, — поворачиваюсь к звуковику, — как, ты говоришь, тебя зовут?

— Руслан.

— А фамилия?

— Мартанов.

— Так ты…

— Да, я чечен, — взгляд прямой, в глаза, — но родился и вырос в Москве.

— А… ну, ничего, ничего, ты только там, когда в войска прилетим, один не ходи никуда, ладно?

Вакула Пехота — плотный крепыш. Имеет вид человека, понимающего, что такое субординация и вообще дисциплина. К тому же наверняка служил в армии. Вряд ли он рассказывает хорошие анекдоты, но это в данном случае не имеет никакого значения. Зато с ним у меня точно проблем не будет. Кроме одной.

— Вакула, — говорю, — а тебя зачем с нами послали?

— Как зачем, — Вакула втоптал бычок в асфальт, — монтировать.

— А зачем же нам монтировать, если тарелки нет?

Вакула пожал плечами.

— Значит, надо, раз послали. Может, еще чем помогу.

— Да нет, старик, это нам тебе помогать придется — всю эту хрень бесполезную таскать. Они же не только тебя прислали, это бы ладно, это бы мы только рады были, но ведь им ума хватило с тобой целую аппаратную прислать, — я кивнул головой в сторону здоровенных ящиков.

А что я, собственно, к парню привязался? Он-то тут при чем?

— Ладно, — говорю, — не переживай, прилетим в Моздок, отдадим до поры до времени местному пресс-центру в пользование. Хотя им эта байда тоже на хрен не нужна.

Вакула Пехота испугался.

— Нет! Это никак нельзя! Я за нее отвечаю!

— За все отвечаю здесь я. Не бойся, отдадим самому главному начальнику под расписку, опечатаем. В крайнем случае тебя при ней оставим. Тебе же проще. Будешь в тылу… девушкам моздокским свою аппаратуру показывать — знаешь, какой успех!

— У меня есть девушка, — буркнул Вакула.

— А… это хорошо. Ну, не переживай, я пошутил. Придумаем что-нибудь. Пошли, мужики, в полетный лист записываться.

Хорошую компанию мне Таня подобрала на войну ехать, молодец — рокер, чечен и угрюмый хохол.

Против ожидания все предполетные процедуры прошли довольно быстро (армия все-таки). Гораздо труднее было с техникой. Я еще как-то надеялся на «ИЛ-76», но лететь пришлось на «ТУ-134». А там даже для людей места нет, не то что для ящиков.

Господа офицеры с интересом наблюдали за нашими мучениями. Эти долбаные коробки не проходили в дверь, не разворачивались в узком самолетном коридоре, и вдобавок их негде было разместить. Наконец под доблестным командованием стюардессы (в данном случае роль стюардессы исполнял прапорщик) разместили. Около сортира. Чем впоследствии крайне затруднили доступ туда личного состава. Но это ничего — никто не возмущался. Военные народ терпеливый. Хотя поглядывали на нас со смесью любопытства и презрения. Особенные чувства вызывал, как вы понимаете, Дима Мухин.