Западня

Он ощущал боль в каждой клеточке своего тела. Глаза едва открывались, и перед ними он различал лишь неясное движение. Такого страдания Дэвид еще никогда не испытывал.

Он попытался двинуть рукой и услышал собственный стон, больше похожий на звук, издаваемый загнанным зверем в предсмертной агонии.

Затем этот звук потонул в грохоте, похожем на шум урагана. Грохот бил по барабанным перепонкам и разрывал их на части.

Руки не двигались. Конечности не слушались команд, которые посылал воспаленный мозг.

Холден чувствовал, как тело пронизывает нестерпимый холод, но одновременно кожу как будто обжигало жаркое пламя.

Он попробовал покачать головой, и весь мир вокруг него заходил ходуном.

Дэвид хотел закричать, но ни единый звук не сорвался с его губ…

Вертолет приземлился.

В десяти шагах от него стоял на костылях Дмитрий Борзой и поток ветра от лопастей развевал его пышные волосы.

Вот, наконец, и Дэвид Холден, привязанный за руки и ноги снаружи к плексигласовой кабине приземлившегося вертолета.

Его одежда превратилась в лохмотья, а лицо покрывали синяки и кровоподтеки.

Дэвид Холден безвольно повис на веревках, стягивающих его запястья.

Рот широко открылся, и только еле вздымающаяся грудь говорила о том, что он еще жив.

– Мистер Джонсон, – повернулся к Борзому стоящий рядом с ним Хэмфри Ходжес, – прикажите снять его, иначе бедняга сейчас умрет. Он же все-таки человек. Сделайте же что-нибудь!

– Конечно, мы его там не оставим, мой великодушный друг, – прищурившись, кивнул тот. – Я не позволю ему так легко умереть…