У кошечек нежная шкурка

Ночь уже слилась с мрачной полосой моря в воздухе по-прежнему носятся песчаные бури… Вокруг ни огонька, и лишь глухой злобный шум волн и ветра наполняет этот унылый уголок пустынного мира.

Выждав, пока порывы ветра стихнут, вдыхаю полной грудью. Да, в такую погодку, мое вам слово, я бы весь «Атлантический вал» отдал за то, чтобы очутиться во Франции, в милом спокойном домишке, поближе к бюсту какой-нибудь покладистой очаровашки.

— Простите, огоньку не найдется?

От неожиданности я аж подпрыгнул — фраза была сама по себе довольно безобидной, но не очень-то приятно, когда тебя огорошили прямо посреди ночи. Обернувшись, я увидал складненькую женскую фигурку и, несмотря на темень, разглядел и лицо — на вид, поверьте, поприятнее окровавленного мордоворота Слаака.

— Да, разумеется, всегда рад…

Я вытаскиваю зажигалку и пытаюсь дать своей собеседнице прикурить. Как бы не так — на таком ветру, к тому же все усиливающемся, мне бы скорей удалось переплыть Ла Манш на водном велосипеде, чем зажечь сигарету!

Откинув полу плаща и прикрываясь ею, я таки высекаю пламя. Девушка приникает ко мне, пытаясь прикурить, и в нос мне уда ряет запах обалденных духов, из тех, что даже монахам не дают спать спокойно. Я втянул воздух… Фантастика, ничего не скажешь, и, если это куплено не на улице де ля Пэ, то тогда я — кузен Геринга!

Малышка, поблагодарив, быстро испарилась. Времени, пока я подбирал слова, думая, завязать разговор, ей вполне хватило, чтобы скрыться на горизонте, и мне ничего не оставалось, кроме как продолжать свою одинокую прогулку, с затаенной грустью вдыхая рассеивающийся аромат. Короткая встреча уже начала стираться из моей памяти, и вот от нее остается лишь эта легкая тянущая печаль, этот неясный силуэт, этот нежный запах…

Весь во власти воспоминаний, машинально кладу зажигалку в карман. Что такое? Рукой я касаюсь странного предмета, которого пару минут назад там не было.

Прежде чем извлечь эту штуку наружу, тщательно ее ощупываю. Размером с большой спичечный коробок, но много тяжелее… Вытащив ее наконец из кармана, я обнаруживаю, что это микрофотоаппарат!

Так, дело решительно осложняется… События, надо вам сказать, развиваются более чем стремительно: я еще и часа не проторчал в Ля Панн, как уже напоролся на продырявленного шпагой бармена и дал прикурить цыпочке, изловчившейся затолкать мне в карман фотик, пока я играл в эксперта по парфюмерии! Причем именно последнее происшествие потрясает меня больше всего — это какими надо обладать способностями, чтобы копаться в штанах у Сан-Антонио, оставляя его в полном неведении…

ГЛАВА 2

Подозревая, что это отнюдь не последний сюрприз, с которым предстоит столкнуться, я возвращаюсь на проспект. Если бы не война, эта улочка могла быть весьма привлекательной: яркие магазинчики, элегантные витрины… В них бы еще товар завезти, да света подбавить, и тогда вообразить себе что-нибудь позаманчивей будет не так просто.

Замечаю неподалеку вывеску фотографа и направляюсь к ней. Из-за прилавка навстречу мне спешит хозяин — маленький, зябко поеживающийся человек, проведший, казалось, в своей темной мастерской всю жизнь. Я спрашиваю, сколько потребуется времени, чтобы проявить пленку, и слышу в ответ, что, оставь я кассету прямо сейчас, завтра утром все будет готово.

Ну-у, это меня никак не устраивает. Если и есть сейчас под бельгийским небом парень, не уверенный в своем завтрашнем дне, так это ваш покорный слуга. Я гляжу на часы.

— Значит, сделаем так: вы проявляете пленку сейчас же, а я плачу за срочность вдвое больше. Идет? Только имейте в виду, снимки нужны не позже, чем через час!

Задумавшись, он внимательно меня разглядывает. Похоже, мой приказной тон на него подействовал. Глянув украдкой в зеркало на стене, вижу, что в плаще и мягкой шляпе я — вылитый фриц, только в штатском.

— Ну что ж, хорошо, месье… — бормочет фотограф.

Я покидаю его лавчонку и, расположившись на зимней террасе ближайшего кафе принимаюсь детально анализировать все произошедшее.

Надо признаться, что, к своему стыду, сути дела я не просекаю. Эта партия, разыгрываемая кем-то под носом у немцев, меня несколько озадачивает. Два вопроса не дают мне покоя: кто убрал Слаака и что это за штучка с фотоаппаратом?

Что касается девочки, то, будь она из наших, так уж, наверное, дала бы как-нибудь об этом знать. Может, за ней следили?.. Хм, а в этом что-то есть!

Я заказываю двойной джин и, чтобы подчеркнуть его вкус, тройной коньяк. Занятная, кстати, вещь получается, поверьте — уж в области напитков я собаку съел. Но, как говаривал один палач попавшему к нему по ошибке заключенному, сейчас это уже не важно.

Час, назначенный виртуозу гипосульфита, истек, и я, заплатив, возвращаюсь в ателье.

Озябший пуще прежнего, фотограф встречает меня удивленным взглядом, в котором также сквозит беспокойство. Я мысленно чертыхнулся, подумав, что доверил ему пленку, кадры которой не предназначались для широкой публики и могли просто привести его в ужас.

— Ну как, — без большой уверенности осведомляюсь я, — готово?

Не говоря ни слова, он протягивает мне еще влажную фотографию.

— Как, и это всё?!

— Да, больше на пленке ничего не было… Кстати, я зарядил вам новую пленку, извольте.

Я склоняюсь над карточкой. Каково же было мое разочарование, когда я, ожидая увидеть нечто сногсшибательное, различаю лишь часть фасада какого-то магазина, кусок чьего-то пальто и ногу в штанине и грубом башмаке! И это все, что смог запечатлеть не наведенный на резкость объектив. Ну что за кретинство!

— У вас хоть лупа есть? — спрашиваю у маленького фотографа, и он, порывшись в ящике, протягивает требуемое.

Я принимаюсь внимательно разглядывать фотографию и вдруг делаю потрясающее открытие: кусок витрины на фото — это же витрина «Альбатроса»! И точно, теперь я отлично вижу на стекле белое крыло одного из пернатых — эмблемы кафе.

Что все это может значить? И главное, когда был сделан снимок?

Перехожу к мелким деталям. При более тщательном рассмотрении на тротуаре виден спичечный коробок. И тут мне в голову ударяет блестящая идея — такая же блестящая и ударяет так же знатно, как вспышка неоновой рекламы. Щедро заплатив старику-фотографу, несусь в «Альбатрос». Так и есть! Коробок еще здесь, следовательно, фотография совсем свежая: ведь редко случается, чтобы пустой спичечный коробок, штука достаточно легкая, долго пролежал на одном месте.

Я продолжаю изучать снимок, стараясь встать на ту точку, в которой находился объектив. Оглядевшись, я прихожу к выводу, что это может быть только под аркой в доме напротив; тогда становится понятным, почему лишь часть фигуры попала в кадр — остальное заслонил железный столб, попадающий в фокус.

Что же это за человек на снимке?.. Большой палец моей левой ноги подсказывает, что это тот мерзавец, что кокнул Слаака, — и я склонен ему поверить. Действительно, предположим, что малышка учуяла в «Альбатросе» неладное; у нее есть фотоаппарат, и она прячется под аркой, чтобы подождать, чем кончится дело. Но у куколок такого плана всегда плохо с реакцией: пока она настраивала фотоаппарат, убийца уже успел зайти за столб, хоть и невольно, но удачно, так, что осталась видна лишь нога да уголок пальто.

Ну как, рассуждение, по-моему, неглупое?

И, вздохнув на зависть самому морскому ветру, я заключаю, что настало время передохнуть, и самым мудрым решением было бы пойти в какой-нибудь славный кабачок и навернуть там мидий с жареной картошечкой — что я немедленно и делаю.

Выбор мой падает на весьма недурной с виду ресторанчик на главной улице. Он, правда, битком набит немцами, но чихать я на них хотел! Наоборот даже, среди гансов чувствуешь себя спокойнее… Уж поесть-то тут наверняка можно лучше — эти ребята не любят, чтобы при них экономили продукты в кладовке.

Я усаживаюсь за столик в углу, и вот еда уже передо мной. Надо ли говорить, с каким аппетитом я на нее набрасываюсь: пробежка по дюнам, ошеломляющие открытия и свежий воздух прогрызли у меня в желудке дыру побольше иного мраморного карьера, и заделать ее будет ой как нелегко!