Наше дело — табак

— Враги натуральные, — не унимался Гринев.

— Не шуми, — произнес Ушаков. — Надо работать.

Несколько дней прошло после расстрела Глушко. И наблюдалось явление «глухаря». То есть на глазах дело становилось все более глухим. Розыск по горячим следам ничего не дал. Киллер испарился, и никто не мог даже приблизительно описать его внешность, только была уверенность, что он потрудился над ее изменением. Ясно было, что работал человек, умеющий стрелять, достаточно хладнокровный и просчитавший все.

Вырисовывался ряд версий о мотивах и заказчиках, но отработка их — дело долгое и хлопотное, не на один день.

— Раскрываемость убийств в области — девяносто два процента. Лев, какие мы с тобой дела поднимали, — сказал Гринев.

— Неподъемные, — кивнул Ушаков.

— Буряка завалили — мы подняли. Убийство брянских бандитов подняли. Янтарщиков расстрел — и тот подняли. А эти табачные дела виснут и виснут, тянут вниз, как ярмо на шее!

— Большие деньги, — сказал Ушаков. — Мы слабо умеем работать против больших денег.

— Нам не дают работать против больших денег, — уточнил Гринев.

Действительно, все так и было. Раскрыли и разборочные убийства, когда казахская и брянская группировки делили рынок в Полесске. Раскрутили убийство Буряка — авторитетнейшего в области человека. Героя соцтруда, директора крупнейшего комбината. Тогда шум стоял до небес, говорили о выгоде оргпреступности государству. А выяснилось, заказала директора собственная дочь, которая имела свои претензии на семейное имущество. И убийство пятерых человек, которых забили как свиней за тридцать килограмм янтаря, тоже раскрыли. А табачные дела зависали. И дело не в том, что не было подозреваемых, не с кем работать. Наоборот. Слишком много желающих пустить друг другу кровь. Такой бизнес — бесконечная война. Каждый желает смерти каждого. У серьезного табачного деляги найдется не один мотив для того, чтобы грохнуть любого другого такого же делягу.

В кабинет постучали. Зашел седой оперативник из «убойного» отдела.

— Привезли, — сообщил он.

— Не возмущалась? — спросил Ушаков.

— Попыталась. Но быстро успокоилась.

— Ладно. Веди сюда… Оперативник вышел.

— Слушай, Гринев, — обратился начальник уголовного розыска к своему заместителю. — Мне с дамой, пожалуй, с глазу на глаз стоит перетолковать.

— Ну да. Как с придурками из УБОПа — тут без меня труба. А как с дамами — тут рылом не вышел, — усмехнулся Гринев.

— Да уж, поручик Ржевский, манеры надо оттачивать, — кивнул Ушаков.

— Хорошо. Пойду оттачивать… Если ее за шкирку нужно тряхнуть — зови.

— Всенепременно.

Ушаков надеялся, что трясти эту женщину за шкирку не придется… Хотя наверняка захочется.

Она вошла в кабинет, сдержанно поздоровалась и скромно примостилась на краешке стула.

Начальник уголовного розыска был большим любителем, одно время даже знатоком женского пола, поэтому сразу оценил ее грацию, незаурядные внешние данные и тот легкий налет шлюшничества, который не позволяет зачислить женщину в это племя, но достаточен, чтобы в душе мужчины что-то томно заныло.

— Приношу вам соболезнования, — сказал он.

— Спасибо, — кивнула, стараясь придать себе скорбное достоинство, Инесса Глушко и коснулась пальцем лица, будто смахивая так и не навернувшуюся слезу. — Ваш сотрудник очень настойчиво меня приглашал к вам… Я прямо подумала, что он наденет на меня наручники.

— Это недоразумение, — произнес Ушаков. — Я просто попросил вас приехать, переговорить, поскольку все мы заинтересованы в одном — чтобы убийцы вашего мужа были изобличены.

Она кивнула.

В ее скромности и покорности, в строгом черном платье было что-то насквозь фальшивое. Она походила сейчас на монашку, которую сослали в монастырь по приговору суда за разгульный образ жизни.

— Убийство. Похороны. Допросы… Я устала… Я не представляла раньше, что можно так устать… За что мне все это? — Она нервно сжала сумочку.

Ушаков готов, был согласиться, что даме действительно досталось.

— Я устала, — с нажимом повторила она.

— Я не задержу вас надолго. Всего несколько вопросов.

— Если несколько — это немного…

— Совсем немного, — заверил Ушаков. — Главный из них: кому выгодна смерть вашего мужа?..

Как он и ожидал, ничего особенно ценного Инесса ему не поведала. Дежурные ответы, в основном: не знаю, не видела, не слышала и, вообще, не представляю, кто мог желать вреда мужу, который всегда всем помогал и был таким добрым. Насколько тот был добр, Ушаков знал еще по работе в ИТУ, где на заключенного Глушко было объемное досье как на лицо, склонное к нарушению режима и пытающегося занять командные позиции в преступной среде. Также там значилось, что для достижения этих целей он больше полагается на физическую силу и агрессивность, чем на дипломатические способности и интеллект.

— У него были ощутимые денежные потери за последние месяцы? — спросил Ушаков.

— Какие потери? — напряглась Инесса.

— Он погорел с кредитом «Квадро». Знаете, о чем речь?

— Слышала, что директор «Квадро» Сорока собрал какие-то деньги и будто из-за этого его убили. Но что муж мой участвовал в этом… — Она посмотрела на начальника уголовного розыска наивными глазами, и тот с удовлетворением отметил, что она врет. Притом маскировала это дешевыми трюками, от чего вранье сразу бросалось в глаза. Да, врать она любила, но не умела — это было видно сразу.

Ушаков попытался пробить ее оборону еще несколькими простенькими вопросами. А потом огорошил «прямым ударом» в лоб:

— А у вас с ним как в последнее время складывалось?

— Что вы имеете в виду? — напряглась Инесса.

— Разное в семьях бывает.

— Так и спросите прямо — не было ли у меня любовников?.. Нет. Не было, — произнесла она с неожиданным напором. — И не потому, что воспитание не позволяло… Просто нужно знать моего мужа… покойного мужа, чтобы отпало всякое желание шутить с ним…

Она вытащила сигареты.

— Можно закурить?

— Можно. — Ушаков щелкнул зажигалкой, на которую она посмотрела с некоторой брезгливостью — зажигалка была одноразовая, желтая, из тех, которые продают в ларьке за пять рублей. Инесса презирала людей, которые признают в вещах только утилитарное назначение. Она считала, что вещь должна быть красивой и дорогой, пусть это и обычная зажигалка.

Прикуривая, она приблизилась к начальнику уголовного розыска, посмотрела ему глаза в глаза, немножко с запозданием затянулась, повела плечами, и он почувствовал, что внутри у него все подвело, а голова пошла кругом. И понял — как дикарь Глушак попал в сети этой женщины. Одно ее присутствие навевало туманные мечты. И в ее глазах было обещание и еще что-то, чему и слов нет. Ох, хорошо бы… Но тут Ушаков взял себя в руки и скинул наваждение.

— Спасибо, — прошептала Инесса.

Она прекрасно представляла, какой убойной силы оружием, именуемым женскими чарами, обладает, и не стеснялась применять его.

— Ладно, — несколько резко кинул Ушаков. — Чем вы дальше собираетесь заниматься?

— В смысле?

— От мужа осталась фирма «Восток». Остались дорогая недвижимость, увесистые банковские счета. Вместе с тем остались и договора, и обязательства. Что вы со всем этим будете делать?

— У меня хватит ума распорядиться семейным имуществом, — тоже немного резче, чем надо, произнесла она, и Ушаков понял, что надавил на ее больное место. Да, дама получила то, о чем мечтала, — это видно невооруженным глазом и это не скроет маска скорби и траурное платье от Кардена. Чего она сейчас боится больше всего на свете? Потерять все это. И на эту болевую точку надо давить.

— Теперь слушай меня, Инесса, внимательно. — Ушаков вышел из за стола, присел на стуле напротив гостьи. Он перешел на отечески заботливый тон и на «ты». — То, что ты с нами не желаешь откровенничать, — я понимаю. Ты считаешь, что разберешься с делами «Востока» сама. Только ты еще не въезжаешь, в каком кипящем котле оказалась. И какие черти водятся в нашем табачном омуте. Те, кто убил твоего мужа, могут однажды прийти и к тебе.