Лёшка-"студент"

— Ошибаешься, Каверзнев, сидел бы. А может, и вообще на том свете был… Слушай, приди сюда, а? Скучно мне… Посидим, поговорим…

— Ты же знаешь, что не положено…

— Да я чокнусь скоро, понимаешь?! — закричал Лешка прямо в телекамеру. — Я скоро гусей начну здесь ловить!.. Я не могу так больше жить! Не могу!!! — он подошел почти вплотную к объективу телекамеры. — Вы понимаете, что сами доводите меня до сумасшествия?..

Невидимый собеседник промолчал.

Лешка резко крутанулся на месте, подошел к столу, плеснул в стакан коньяк и залпом выпил.

— И учтите, больше ничего себе вкалывать я не буду! — опять повернувшись к камере отчеканил Лешка. — Надо вам меня перевезти — везите так!

— Слушай, Алексей, ты должен понимать, не я решаю эти вопросы!..

Лешка отвернулся к окну и опять уставился на серое небо. Снаружи на подоконник вспрыгнул кот. Он боком потерся о стекло и беззвучно открыл рот. Лешка распахнул форточку, кот пружинисто прыгнул, зацепился когтями за раму и через секунду очутился в руках хозяина.

Лешка уткнулся носом в серую пушистую шерсть, но кот выгнул спину и спрыгнул на пол. Он подбежал к блюдцу, стоящему на полу, понюхал его и поднял голову, как бы спрашивая, почему блюдце пустое и кто виноват в этом безобразии.

— Молока опять не принесли!.. — ворчливо сказал Лешка. — Ты слышишь, Каверзнев? Чем кота кормить?!

— Не привезли сегодня… — примиряюще ответил динамик. — Накорми чем-нибудь…

— Да вам наплевать не только на кота, но и на меня, скажите прямо! Если не можете едой обеспечить, то выпускайте нас на пару часов в день, мы сами найдем пропитание!.. Кота не могут прокормить… — ворчал под нос Лешка, доставая из шкафчика колбасу, отрезая кусок под ритмичное мурлыканье кота, который ходил вокруг его ног, не забывая потереться боком о брюки хозяина. — Надо же! — возмущался Лешка. — Ну ладно, меня забыли, но кота-то!..

— Брюзга ты, Ковалев! — заметил динамик.

Лешка возмущенно повернулся к телекамере.

— Ты посиди с мое один в четырех стенах, я посмотрю, каким ты тогда будешь!

— А я, между прочим, из-за тебя превратился в тюремщика!

— Я тебя не заставлял меня ловить.

Кот, урча от жадности, быстро глотал колбасу.

— Слушай, Каверзнев, приди, а?.. — умоляюще проговорил Лешка, глядя в телекамеру. — Посидим, поговорим… Скучно мне, понимаешь?.. Не могу я!

— Завтра должна Вера приехать.

— Правда?! — обрадовался Лешка. — Спасибо…

Он плеснул в стакан из бутылки и поднял стакан вверх.

— За твое здоровье!.. И за нее!

Лешка одним глотком выпил, торжественно поставил стакан на стол и повернулся к камере. Он улыбался.

— Пришел бы, Каверзнев. Посидим, поговорим… Выпьем.

— Не могу.

— Ну и черт с тобой.

Лешка вдруг схватил за угол подушку, лежащую на диване, подкинул ее вверх и ударил кулаком. Подушка отлетела к стене. Лешка подкинул ее и снова ударил. От избытка энергии рассмеялся.

— Порвешь! — прокомментировал динамик. — Останешься без подушки.

— Ничего! Новую дадите. Неужто во всем КГБ пары подушек не сыщется?

Динамик промолчал.

В просторном кабинете за длинным столом расселись несколько мужчин. Во главе стола под портретом «рыцаря революции» — основателя этой могущественной организации, в кресле с высокой спинкой, расположился генерал. Внушительная орденская планка красовалась на его груди.

— Начнем, товарищи, — сказал он.

Со стула поднялся врач, который проводил эксперименты с Лешкой. Он открыл папку и перевернул лист бумаги.

— Наши исследования продвигаются довольно успешно, — начал он доклад. — При проведении сеансов гипноза нами зафиксированы многочисленные изменения физико-химического состава крови в теле испытуемого, но какое-то вещество, стимулирующее эти процессы, выделить пока не удалось. Дело осложняется тем, что испытуемый не соглашается на забор крови в момент проведения самого сеанса, не всегда соглашается работать в режиме фиксации специальной аппаратурой и часто ставит вообще неприемлемые условия…

— Он же работал в вашем шлеме! — не выдержал Каверзнев. — И все делал, что говорили…

Врач покосился на подполковника.

— Благодаря последнему эксперименту удалось вернуть память человеку, потерявшему ее три года назад, — продолжал врач. — В экспериментах по кодированию получить результат удалось только три раза, но зато код зафиксировался твердо. По нашему мнению, эксперименты надо продолжать, вырабатывая методику. Идея одобрена на коллегии комитета.

Врач закрыл папку и сел.

— Разрешите мне? — спросил Каверзнев, обращаясь к генералу.

— Пожалуйста.

Каверзнев встал.

— В последнее время Ковалев стал нервным, — вспыльчивым и раздражается при каждом пустяке. И мне непонятно, почему врачи этого не замечают! — подполковник повысил голос.

Врач, рисовавший узоры на листке бумаги, криво улыбнулся.

— Я считаю, что Ковалев переживает психологический кризис, и довольно серьезный, от этого отмахиваться нельзя, — продолжал Каверзнев. — Это — человек неординарного мышления, нервный, я его знаю больше шести лет. Мы же, заставляя его проделывать то, целей чего он не знает, толкаем его к срыву! Когда-то Ковалев, находясь в таком же стрессовом состоянии, бежал из колонии, скрывался, благодаря чему мы и потеряли шлем, наделал много других бед, и сейчас, сегодня, он приближается к такому же состоянию!.. Я считаю, что необходимы немедленные действия, препятствующие развитию стресса заключенного. Ковалев в раздражении непредсказуем, и нужно это учитывать.

— Вы что, боитесь своего узника? — спросил мужчина, сидевший напротив Каверзнева, разглядывая подполковника сквозь очки в позолоченной оправе, делавшие лицо строгим.

— Боюсь! — честно признался Каверзнев. — И вы бы боялись, если бы столкнулись с ним хоть раз в минуты, когда он в гневе. Посмотрите видеозаписи его буйств! Посмотрите в его глаза при этом! И вам тоже станет страшно…

— Ладно, это все знают, — вступил генерал. — Давайте предложения.

— Необходимо смягчить режим содержания Ковалева. Он любит свою жену, но еще больше любит сына. Он каждый день ждет, когда они придут к нему на свидание. Я считаю необходимым освободить соседнюю комнату и поселить жену с сыном рядом с Ковалевым. Вот увидите, он с радостью начнет участвовать во всем, что вы предложите! — с жаром говорил Каверзнев. — И кровь берите, и цепляйте на него хоть десять килограммов датчиков, он все выдержит!

— А ресторан под окном он еще не требует? — спросил очкастый. — Надо же! Жену ему…

Каверзнев оглянулся на генерала в надежде на поддержку, но генерал молчал.

— Кроме того, Ковалев категорически отказался принимать снотворное перед перевозкой, — уже тише, не надеясь, что его предложения поймут, продолжал Каверзнев. — И я считаю, что в снотворном нет необходимости. Вполне можно возить его в закрытой машине, так, чтобы он не имел контакта ни с кем из охраны! Кроме того, он дает слово не предпринимать попыток побега.

— А вы верите его слову? — спросил генерал.

— Да. Он не побежит, если обещал.

— И поручиться сможете?

Каверзнев на секунду задумался и, твердо глядя на генерала, ответил:

— Да.

— Скажите, а вообще существуют способы лишения Ковалева агрессивности? — спросил очкарик, обращаясь неизвестно к кому.

— Есть… — ответил Каверзнев. — Убить. Но Ковалева даже не судили! А это право нам может дать только суд.

— Почему же… — лениво проговорил врач. — Есть и другой способ. Лобэктомия. Удаление участка мозга. Тогда он вообще не будет способен на действия, требующие усилий.

— Но тогда у вас будет уже не Ковалев! — опять не выдержал Каверзнев. — Слюнявая пародия на человека!

— Да. И он потеряет все свои способности. А нам бы не хотелось прерывать эксперименты, — сказал врач.

— Так что будем делать? — спросил генерал.

— Я уже доложил свое мнение, — ответил Каверзнев.

— Садитесь, подполковник. Мы поняли.