Это моя война

Прадип Мулми по привычке заходил в молитвенный зал последним. Он внимательно смотрел, чтобы все его подопечные старательно и благоговейно выполняли ритуалы, а к тому же контролировал – все ли монахи явились на службу. За долгие годы руководства монастырем он знал всех его обитателей не просто в лицо (к тому же одинаково бритые головы монахов трудно было отличить друг от друга в сумерках), но даже по походке и по манере обвязывать вокруг тела ткань, служащую им одеждой. Однако на этот раз, настоятель не следил со своим обычным пристрастием за выполнением обрядов. Он все время думал о своем гонце: как он идет, где остановится на ночлег, успеет ли вернуться раньше, чем под стены подступят маоисты, а это было, по мнению настоятеля, лишь вопросом времени.

Одним из последних к сосуду с цветочной водой подошел недавно вернувшийся с прогулки по лесам монах. Это был тот самый, излишне любопытствующий субъект, убивший посланника настоятеля. Взяв на себя обет собирать лекарственные травы в высокогорье, он мог каждый день с утра покидать монастырь, но к вечерней молитве обязан был вернуться. Таков был закон монастыря, нерушимый со времени его основания. Стоит отметить, что к подобного рода традициям в монастырях относились с особым трепетным благоговением. Они были столь же обязательны, как и сама статуя Будды, расположенная в центре храма. Как и любая древняя религия, буддизм базировался на традиции и табу. И в той ситуации, когда традиция предписывает, табу запрещает. Этот первородный принцип философской гармонии безотказно работал в человеческом социуме на протяжении тысячелетий.

Сегодня «любопытный» монах чувствовал себя не очень хорошо. Он медленно и тяжело, согнувшись в три погибели, подошел к настоятелю. Тот измерил его испытующим взглядом. Монах жестами принялся показывать на живот и корчить страдальческие рожи, впрочем, довольно реалистичные. Дело в том, что во время молитв монахам запрещалось разговаривать друг с другом. Но за столетия действия этого правила монахи научились его обходить, соблюдая при этом уважение к традиции и не нарушая ее. Был изобретен определенный набор знаков, при помощи которых можно было передать некоторую информацию. Хотя жесты монаха в данном случае не нуждались в переводе и были понятны даже тем, кто не знал этого языка жестов. Судя по всему, у него нестерпимо болел живот. То ли он отравился за ужином, то ли в дороге съел что-то не то. Так или иначе, с такими болями трудно было сосредоточиться на молитве.

Мулми еще раз посмотрел в глаза монаху. Не то чтобы он подозревал монаха в попытке «откосить» от молитвы – ну кто откажется от очищения кармы и получения благословения Будды Шакьямуни? Настоятель был озабочен своими, более важными, чем рези в желудке рядового монаха, делами. Он легонько махнул рукой в сторону выхода из храма и кивнул головой, мол, иди, отпускаю. Монах подобострастно поклонился и так же, как приходил, сгорбившись и кряхтя, медленно потащился в свою келью, которая находилась на втором уровне, вплотную примыкая к скале. Мулми же, с несвойственным ему обычно равнодушием провел все процедуры и пошел к статуе молиться о судьбе посланного им юноши и вверенного ему монастыря.

Если бы он только знал, что тот болеющий послушник, которого он освободил от молитвы, был ключом к его терзаниям!

Тем временем скрученный в три погибели монах-убийца добрел до дверей своей маленькой кельи. Однако он не поспешил зайти в нее, чтобы прилечь на лежанку и отдохнуть. Послушник оглянулся с опаской, словно пробирающийся ночью вор, а затем легко и без всяких признаков сковывающей движения боли выпрямился. Еще раз оглянувшись, он окончательно убедился, что все монахи еще находятся в храме, после чего ловко подпрыгнул и руками зацепился за выступ черепичной крыши. Затем, словно заправский атлет, легко подтянулся и влез на крышу.

Около самого конька крыши в стене скалы была высечена просторная комнатка. В ней сидели почтовые голуби, которые зачастую были единственным средством связи монастыря с внешним большим миром. Голуби также являлись средством обмена информации между всеми монастырями Непала. Забравшись на крышу, монах снова сгорбился и начал медленно перемещаться к голубятне. Согнулся он на этот раз отнюдь не от боли, а для того, чтобы его никто не заметил. Это была очередная перестраховка хитреца.

Мягкие подошвы сандалий сильно скользили по гладкой черепице, уложенной покатыми волнами, слегка загибавшимися вверх по краям. Приблизительно на середине крыши монах все-таки поскользнулся и с грохотом упал на черепицу. После этого полежал несколько минут, боясь выдать себя и оглядываясь по сторонам. Однако во дворе монастыря никого не было. Поняв, что за ним по-прежнему никто не наблюдает, монах, скривившись от боли в коленях, пострадавших во время падения, продолжил продвижение к голубятне. На этот раз он полз на четвереньках, гораздо медленнее, зато осторожнее.

Добравшись до голубятни, он отодвинул засов и влез в помещение. Шаря в сумраке голубятни, он брал одного за другим голубей и ощупывал их лапки, после чего отпускал. Так продолжалось несколько минут, пока он наконец не нашел птицу, у которой на левой лапке был поврежден один из пальцев. Монах достал голубя, затем закрыл засов голубятни.

Монах достал из-за пазухи свернутый небольшой листок. После оттуда же извлек маленькую шелковую ленточку. Аккуратно приложив бумажку к лапке голубя, он тщательнейшим образом примотал его ленточкой. Затем несколько раз подергал, проверяя крепость ленты. Этой проверкой он остался доволен. Монах поднялся на ноги, крепко держа в руках птицу, еще раз проверил надежность крепления и подбросил голубя в темнеющее небо. Птица описала круг над голубятней, а затем взвилась в небо, полетела за хребет, вдогонку Солнцу.

Монах, убедившись, что птица улетела незамеченной, лихо спрыгнул с крыши, наигранно скорчился и пошел в свою келью спать.

Глава 23

На дороге, неподалеку от деревянного подвесного моста, проложенного над глубокой расщелиной, стоял мужчина средних лет, европеец, одетый в серые брюки и белую рубашку. Верхняя пуговица рубашки была расстегнута. Ухоженный и достаточно солидный внешний вид в совокупности с явно недешевым костюмом свидетельствовал о том, что человек этот занимает достаточно неплохое положение в обществе. Рядом с ним, подтверждая это предположение, стояла дорогая иномарка, правда, судя по всему, не на ходу. Передний капот был поднят, и мужчина безуспешно пытался разобраться, что все-таки произошло и устранить поломку. Он уже перепробовал все, что знал о машинах, их поломках и способах ремонта: проверил наличие воды в радиаторе, работу свечей зажигания, уделил большое внимание мощному двигателю, осмотрел проводку и даже фильтры. Последнее, что он догадался сделать, было лично убедиться, что датчики топлива не обманывают, и что бензин в баке еще есть.

Лицо мужчины выражало озадаченность и нервозность. Впрочем, если кто-нибудь присмотрелся бы на его движения повнимательнее, то, несомненно, заметил бы, что того гораздо больше волнует время, чем сломанная машина. По крайней мере, за последние полчаса он поглядывал на часы гораздо чаще, чем на двигатель с радиатором. Двери машины были открыты, на переднем сиденье лежал пиджак и галстук с ослабленным узлом. Номера у машины тоже были не непальские, а дипломатические.

Этот незадачливый автолюбитель на самом деле являлся сотрудником Посольства Российской Федерации в Непале, тем самым дипломатом, на встречу с которым возлагал такие большие надежды Батяня. Виктор Варенцов был проверенным, выдержанным, хладнокровным сотрудником – о таких обычно говорят: «Взял бы с собой в разведку». Неудивительно, ведь без набора таких качеств трудно быть представителем далекой Родины в такой неспокойной стране как Непал, впрочем, как и в большинстве очень медленно развивающихся стран нашего земного шара. От вечно готовящегося к священной войне Ирана и разрываемой межплеменными столкновениями Руанды до Гондураса с сидящими в его джунглях вооруженными до зубов на зарубежные деньги «освободительных», непонятно от кого армий. В общем – почти вся Африка, Азия и Центральная Америка.