Сердце Льва — 2

Интуиция подсказывала ему, что дело было совсем не в рукоблудии.

— Да, сэр, — с живостью отозвалась стюардесса, вытащила специальный ключ и резко крутанула им в замочной скважине, так что «клоузд» сменилось на «опенд». — Прошу.

Да, дело было вовсе не в рукоблудии. Мертвый Али сжимал в руке измятые голубиные перья.

Андрон (1981)

Время бежало с неотвратимой стремительностью. Давно уже отошли тюльпаны, многозвонковые крокусы и самовлюбленные нарциссы, махрово, всеми колерами радуги, расцветали георгины, цыганки втюхивали розу, привозной пион и ремонтантную гвоздику. Рыночные отношения бушевали вовсю и давали пышные мелкобуржуазные всходы. И все было бы хорошо, если бы не один прискорбный факт, строго говоря, два: во-первых, Полина оказалась слабой на передок, а во-вторых, ее углубленное женское внимание обратилось на Аркадия Павловича, большей частью на нижнюю часть его могучего тела. Собственно ничего особо криминального в этом не было, нравится — и прекрасно, однако был грубо нарушен основной закон торговли: не блядуй там, где воруешь. Лучше уж там, где живешь. Андрон, правда, не совался, молчал, однако служебный этот роман был ему явно не по душе. Смешно сказать, но было как-то неловко перед Рубеном.

А лето, жаркое и на редкость урожайное, все глубже засасывало в меркантильную трясину. Народ с клубникой дрался из-за гирь, торговых мест на всех желающих решительно не хватало, очередь за весами напоминала очередь в Мавзолей. Стаями прибывали на такси дети Кавказа, заискивающе улыбаясь, совали рубли, блестели влажно и многозначительно коронками.

— Пусты, дарагой. Нэ пожалеешь.

С утра до вечера хороводила толпа — цыганки, спекулянтки, квазичестные садоводы, торгующие инвалиды войны, покупающие инвалиды труда и праздно шатающиеся инвалиды детства. А менты, а проверяющие, а доброжелатели из бдительных граждан! А бухгалтер из управления Махмуд Ильчи, которому, ежели не нальешь, такой паскудный акт, волчина, насобачит! С раннего утра до позднего вечера что Полина, что Андрон вкалывали как проклятые, бегали, крутились в рыночной сансаре, с трудом даже находя время, чтобы поесть. Хорошо еще Михеевна из кафе за три карбованца в день ставила со всем нашим удовольствием кого пошлет бог на полное котловое довольствие. Собственно не котловое, кастрюльное, вареное из кости, бульбы, бурака, морквы, томат пасты и комбижира. Мутное, дымящееся в щербатых емкостях с надписью «Ресторан». Зато густое, питательное и с добавкой — жри не хочу. А жрать его полагалось огненно-горячим, чтобы не чувствовался вкус и не стыл комбижир. Впрочем для Андрона, как хлопчика складного и собрата по искусству, Михеевна готовила фирменное блюдо — яичница с помидорами и колбасой. Правда и про ресторанную наценку не забывала, дружба-то она конечно дружбой, а денежки вперед.

Как-то уже в августе Андрон сидел в кафе на кухне и неторопливо, с котом на пару, степенно угощался приватным блюдом. Воздух от работающей плиты был тяжел, мухи, нарезающие в нем круги, ярко-изумрудны, яйца подгорелые, а колбаса слеплена из крахмала. Кот, скептически фыркая, ее не жрал, тряс разочарованно лапой и поддерживал компанию просто так, за уважуху. Черная его шкура нынче отдавала в рыжину — меренг на складе не было, в кафешку привезли полоски из песочного теста.

— Да, а хлеб теперь из рыбьей чешуи…

Андрон, глядя на кота, отставил сковородку, снял с огнедышащей плиты кипящий закопченый чайник, а на улице тем временем взревела сирена, скрипнули истошно тормоза и громогласно, на всю округу раздался звук удара железом по железу. «Ну вот, едет пожарная, едет милиция, — Андрон невозмутимо налил себе чаю, выбрал из лотка полоску, не обтертую котом. — Похоже, ребятки приехали».

Пожарные эти проносились мимо рынка по десять раз на дню и все не просто так, под рев сирен, пролетая ближайший переулок по принципу: а нам пожарным все равно, что помидор, что апельсин. Один хрен. И вот дело, похоже, кончилось табаком.

— Михеевна, спасибо.

Андрон, выпив чаю, Андрон расплатился с кормилицей, вышел, закуривая «стюардессу», из кафе. Ну и ну… На перекрестке лежала на маячке пожарная машина, рифленые колеса ее смотрели в небо беспомощно и жалко. Тут же скособочился ГАЗ, пятдесят второй, фургон, строшно изуродованный, с покареженной кабиной. Собственно не фургон уже — огромный деревометаллический ящик с надписью «Хлеб» от страшного удара оторвался и грохнулся всей тяжестью на крышу ехавшего следом ядовито-желтого «москвича». В воздухе пахло кровью, расспыпавшимися по асфальту булками, бензином и бедой. Быстро собиралась толпа, отделовские менты, приехавшие раньше всех, вытаскивали из пожарки обмякшие тела, без обычной злости одергивали любопытных:

— Ну куда, куда! Что на них смотреть, холодные…

Однако Андрона пропустили без вопросов, услужливо приподняли окровавленную брезентуху.

— Вот, Андрей, гля, водила. Это ему кишки рулем, вишь как, наружу…

Рядом вытянулся водитель фургона, крупный мужчина в штопанных носках, вместо головы у него было страшное бесформенное месиво. Прокатился пожарный экипаж по красному свету с песнями…

— Так, — Андрон, глянув, сгорбился и, хоть был совсем не сентиментален, пошатываясь, пошел прочь, почему-то он сразу вспомнил подгорелую яичницу и колбасу из крахмала. Вот стерва-жизнь, ведь и впрямь жестянка — в ясный солнечный день на ровном месте и четыре трупа. Ехали куда-то по своим делам, небось потели от августовской жары, что-то всем им надо было. Теперь ничего. Все лежат рядком на замызганной рогожке… Неожиданно в общей какофонии звуков он услышал голос, показавшийся ему знакомым, непроизвольно обернулся и увидел давнего своего приятеля Сяву Лебедева. Тот стоял в сногсшибательных вайтовых траузерах, курил коричневую, сразу видно, не нашу сигарету и отчаянно, на чем свет стоит, виртуозно ругался матом. Это на его поносно-желтый «москвич» угодил фургон от «горбушки» — крыша вмялась, вылетели стекла, двери задраило, как люки в субмарине. Ехать можно было, но в спартанской обстановке, положив зубы на руль.

— Ты только посмотри, вот ведь сука бля, — Сява, узнав Андрона, обрадовался и протянул потную дрожащую ладонь. — Непруха… А ты сам-то здесь за каким хреном?

— Так, гуляю, — Андрон нахмурился, отвел глаза и, чтобы не вдаваться в ненужные детали, с ходу рубанул по-живому. — Машина-то у тебя застрахована? ГАИ ждать будешь?

— ГАИ? — Сява скривился как от горького, бледное лицо его выразило отвращение наполовину с ненавистью. — Обойдемся уж как-нибудь без ментов. Поганых. А москвач говно, хрен с ним. Хочу взять волжанку, концы уже нашел… Слушай, а стволом не хочешь прибарахлиться? Есть парабеллумы и вальтеры. Могу по дружбе устроить шмайсер. Скажешь — пристреляем, без проблем. Патронов хоть жопой ешь. Хочешь цинку, хочешь две. Фирма веников не вяжет, фирма делает гербы. Ну так как?

Все как у великого комбинатора — я дам вам парабеллум. Только Андрон не был малохольным паникером Кислярским.

— А никак, — твердо сказал он, сплюнул и с безразличием пожал плечами. — С кем воевать-то? Живых врагов у нас нет. А развитой социализм уже давно всех победил…

— Ну как знаешь, — Сява тоже сплюнул и принялся прощаться. — Будет тема какая, звони, номер знаешь…

Грозно заревел мотор, жалобно заскрежетали шестерни, и москвич, дав задний ход, покатился к горизонту. А на место происшествия тем временем уже прибыли скорая, ответственный дежурный по РУВД, руководящий наблюдающий из райкома, лихо прикатил на багровой волге большой комитетский начальник. Шум, гам, суета, мельтешение полосатых жезлов…

«Словно стервятники на падаль», — Андрон отвернулся, сгорбился и понуро побрел к себе. Работать ему категорически расхотелось. Какие там лютики-цветочки, кормовая, уворованная с полей совхоза «Бугры» морковка и мятые, поносного оттенка рубли. Моменто море!

— Закроешься без меня, — коротко бросил он уборщику и так выстрелил дверью будки, что с мусора поднялись встревоженные голуби. — Я все. Никакой.