Беспощадная страсть

— Откуда мне это знать? — пожал плечами Север.

— Ну так знай. У транспортников свое начальство и своя сфера деятельности, ограниченная в нашем случае железной дорогой. Так вот, Газават местной железнодорожной милиции сроду никаких денег не платил. Транспортники ему почему-то не нужны, хотя я с трудом представляю, как он без них обходится при переброске своего героина. Но факт есть факт — обходится. Естественно, железнодорожная милиция чувствовала себя обиженной. А Корвет сумел договориться с начальником отдела, майором Львивченко. Посулил ему хорошую долю от доходов с городских проституток, предложил поставлять на панель молоденьких красивых бомжих… короче, купил. И транспортники стали вставлять городским ментам палки в колеса. Сильно навредить они не могли, однако при общей более чем печальной ситуации… А ситуация сложилась такая, что особо активно выступавших против Корвета городских ментов отстреливали прямо на улицах. В итоге наша мусорня обратилась за помощью к Газавату, грозя перекрыть ему кислород, если он не уладит дело с Корветом. Газават взялся улаживать. Но воевать против «бомжей-призраков» не стал, предпочел договориться. И договорился. В итоге вся городская проституция отошла к Корвету и его людям, а городские менты вынуждены были охладить свой пыл в смысле «субботников» для уличных шлюх. Теперь это прерогатива корветовской братвы и транспортников. На другие сферы деятельности, кроме контролирования секс-сервиса, Корвет не претендует. А за убитых «товарищей по оружию» городская милиция ежемесячно получает с Корвета определенную сумму отступного. И все довольны — более-менее. Хочу еще добавить, что указанные события произошли до моего назначения в этот город. Когда я сюда прибыл, здесь уже существовала вполне стабильная система взаимоотношений между группировками — и милицейскими, и бандитскими.

— Веселый парень твой Корвет… — проронил Север задумчиво. — Сдается мне, что он в прошлом не обычный морской пехотинец, а личность покруче…

— Я тоже так подозреваю, — согласился Влад. — Ведь все мои сведения о нем — это его собственные рассказы о себе, то, что он выкладывал проституткам, случайным знакомым в кабаках и вообще кому попало. Похоже на отработанную легенду, призванную скрыть истинное прошлое человека.

— Да, похоже… — Север немного помолчал, затем словно встряхнулся. — А знаешь, мы с тобой увлеклись. Ведь нас в первую очередь интересует отнюдь не Корвет, а Газават. Кстати, откуда у него такая кличка?

— А… Это тоже началось до моего появления здесь. Еще при Горбачеве и его вонючей «перестройке». Тогда город казался лакомым куском: работали предприятия, способные, как представлялось, приносить хорошую прибыль, и вообще виделись перспективы. Город начали прибирать к рукам кавказцы. И прибрали бы, не появись Газават. Правда, в те времена он носил еще пусть уважительную, но довольно мальчишескую кличку Боец. Отчаянный был малый, чуть что — сразу пускал в ход кулаки, а они у него пудовые. Так вот, черные сильно теснили местную братву, которая к тому же никак не могла договориться между собой и выступить единым фронтом. Джигиты уже, можно сказать, праздновали победу. И вдруг приезжает Боец. Он здешний, родом отсюда, всех тут знал и его все знали — гремел, как первый кулак города. А вернулся он с отсидки, где тоже отнюдь не в «петухах» и даже не в «мужиках» ходил. Вот и представь себе: в разгар боевых действий против черножопых у «коренных» городских бандитов появляется настоящий духовный лидер: молодой, но уже крупный уголовный авторитет, сам из местных, то есть свой в доску, к тому же сильный, энергичный, остервенело храбрый и обещающий поддержку ведущих воров в законе всем, кто пойдет за ним. Естественно, за ним пошло большинство местных бандитов. Редких недовольных из «славян» он легко ликвидировал. А затем объявил джигитам «славянский газават». И взялся за них очень круто: парни Бойца расстреливали на улицах города всех мужчин кавказской внешности независимо от их национальности или принадлежности к бандитским структурам. Конечно, кавказцы дрогнули: ведь как ни пляши, а черную рожу деньгами не прикроешь. Вскоре джигитов в городе не осталось вообще: бежали. С тех пор бывший Боец носит гордую кличку Газават. Правда, с кавказцами он примирился и, по слухам, теперь даже весьма широко сотрудничает с ними. Их примирили воры в законе на особом, специально посвященном Бойцу и черным региональном «сходняке». Однако славное имя Газават за Бойцом сохранилось.

— И как только он умудрился остаться живым с тех пор? Как его не завалили за столько лет ратного труда на благо собственной задницы? Обычно лидеров такого масштаба убивают через каждые три-четыре года. А Газават живой и процветает… — Север покачал головой. — Видать, он сильно умный, если до сих пор не мертвый. Опасный противник…

Всеволод улыбнулся чуть снисходительно.

— Ты не понимаешь. После девяносто первого года, когда кремлевские мародеры взяли курс на развал отечественной промышленности, наш город стал никому не нужен. Заводы остановились. Работа местного института замерла. Ценных сырьевых ресурсов вокруг нет. Крупные преступные группировки перестали интересоваться столь гиблым местом. Никто больше не оспаривал у Газавата эту территорию. Да он и сам, говорят, одно время держал свою братву на нищенском пайке рыночного рэкета и обирания проституток. Пока не освоил банковское дело и не выпестовал свою золотую жилу — торговлю наркотиками.

— Понятно… — Север немного помолчал. — Похоже, мне все ясно. Давай теперь, как говорится, подобьем бабки. Определим взаимные интересы. Что ты хочешь, чтобы я сделал? Назови первоочередные задачи.

— Да ты уже, наверное, сам понял: главная проблема — это Газават. Его героин. Если не пресечь в городе наркоманию, очередное поколение горожан попросту вымрет. А я даже не знаю, откуда героин появляется у Газавата, да еще в таких количествах и по бросовым ценам…

— Понял тебя, — прервал Романова Север. — Предлагаю действовать так: ты завтра показываешь мне Газавата, после чего я его тут же похищаю, привожу в какое-нибудь тихое укромное место вроде этой квартиры и аккуратно вставляю юноше в анальное отверстие паяльник, предварительно подключив оный к электросети. Через некоторое, не слишком долгое время я уже знаю все и о наркотиках, и о структуре Газаватовой группировки, и о связях данной группировки с госчинушами любого уровня. А зная это, я за один месяц отстреливаю всех причастных к поставкам героина. Как тебе мой план?

— План сам по себе неплох… — задумчиво произнес Романов. — Неплох… — повторил Всеволод неуверенно.

Полковник явно колебался. Ему, привыкшему до сих пор действовать в рамках Уголовно-процессуального кодекса, постоянно оглядываясь на прокуратуру, было трудно смириться с мыслью о применении столь решительных, предельно жестоких и откровенно бандитских методов работы. В течение беседы Романов постепенно и неосознанно начал воспринимать Белова как своего милицейского коллегу — сыскаря или агента-нелегала, то есть человека, стремящегося прежде всего добыть весомые доказательства вины преступников — доказательства, способные уличить злодеев на суде. Подспудно Романов оставался честным ментом и жаждал не столько личной победы над блатниками, сколько торжества законности, хотя сам не совсем отдавал себе в этом отчет. Север же предлагал чисто военное решение ближайшей тактической задачи — попросту взять «языка» да обработать его по-европейски цивилизованно, вполне в духе старины Гитлера и прочих западных «гуманистов». Причем целью предлагаемой акции являлась голая оперативная информация, совершенно непригодная в качестве улики. Осознав все это, Всеволод сначала несколько оторопел.

Но он быстро вспомнил, какую заварил кашу и кто сейчас сидит перед ним. А вспомнив, сразу начал анализировать беловский план совсем по-другому, оценивая его выполнимость, общую результативность в случае успеха, просчитывая варианты возможного будущего…

Север не мешал полковнику. Понимал — тому надо и привыкнуть к своей новой роли, и научиться мыслить чуть-чуть по-новому — вне рамок официального законодательства. А в умении Романова мыслить стратегически Север не сомневался — слишком хорошо рекомендовал Всеволода Валентин, умный мужик, близкий друг Павла Кузовлева. Да Север, впрочем, и сам чувствовал — Романов вовсе не дурак. Просто он еще не привык игнорировать юридические догмы.