Без жалости

Грир и Подулски сказали себе в это мгновение, что это было ненапрасно, что у свободы есть своя цена, что некоторые должны платить эту цену, иначе не будет ни флага, ни Конституции, ни праздника, значение которого люди имели право игнорировать. Но в обоих случаях эти непроизнесенные слова звучали неубедительно. Семейная жизнь Грира прервалась главным образом из-за горя, принесенного смертью Бобби. Жена Подулски уже никогда не будет такой, какой была раньше. Хотя у каждого были и другие дети, пустота, возникшая из-за потери одного, превратилась в пропасть, которую невозможно преодолеть, и как ни хотелось каждому убедить Себя в том, что жизнь сына отдана не зря, ни один человек, который может оправдать смерть ребенка, в действительности не имеет права вообще называться человеком, и поэтому их подлинные чувства усиливались той же самой гуманностью, что обрекла их в этой жизни на жертвы. Это было тем более верно потому, что у каждого были свои чувства относительно войны, которые более вежливые называли «сомнениями» и которые сами они называли совсем по-другому, но только в своей среде.

— Помнишь, как Бобби прыгнул в плавательный бассейн за дочкой Майка Гудвина и спас ее? — спросил Подулски. — Я только что получил записку от Майка. Маленькая Эйми на прошлой неделе родила близнецов, двух маленьких девочек. Она вышла замуж за инженера из НАСА, живут в Хьюстоне.

— Я даже не знал, что она замужем. Сколько ей сейчас? — спросил Джеймс.

— О, ей, должно быть, двадцать… может быть, двадцать пять? Помнишь ее веснушки, солнце будто выращивало их в Джексе?

— Маленькая Эйми, — тихо произнес Грир. — Как быстро они растут. — Может быть, она и не утонула бы в тот жаркий июльский день, но это еще один повод вспомнить его сына. Он спас одну жизнь — а может быть, три? Ведь это что-то значит, правда? — спросил себя Грир.

Трое адмиралов повернулись и молча пошли от могилы; не говоря больше ни слова, они медленно направились к подъездной дороге. Там им пришлось остановиться. Вверх по холму поднималась похоронная процессия, солдаты Третьего пехотного полка, «Старая гвардия», выполняли свой безрадостный долг, провожая в последний путь еще одного человека. Адмиралы снова выстроились в ряд, отдавая честь флагу, распростертому на гробе. Молодой лейтенант, командующий нарядом, сделал то же самое. Он увидел на груди одного из адмиралов светло-голубую ленточку ордена Почета, и четкость его салюта передала всю глубину испытываемого им уважения.

— Ну вот, хоронят еще одного, — произнес Грир с тихой горечью, когда похоронная процессия миновала их. — Боже милостивый, за что мы хороним своих детей?

— Заплати любую цену, неси любой груз, перебори любые лишения, помоги любому другу, борись с любым врагом… — процитировал Каз. — Ведь это было не так уж давно, верно? Но когда наступило время делать ставки и выкладывать их на стол, куда делись эти мерзавцы?

— Ставки — это мы, Каз, — ответил Голландец Максуэлл. — А вот это — стол.

Обычные люди заплакали бы, но эти не были обычными людьми.

Каждый из них посмотрел на поле, усеянное белыми памятниками. Это была передняя лужайка, когда-то принадлежавшая Роберту Е. Ли — дом его все еще стоял на вершине холма, — и размещение здесь кладбища было жестокой местью правительства, чувствовавшего себя преданным этим генералом. И все-таки генерал Ли в конце жизни отдал дом своих предков на службу тем, кого любил больше всего. Это была самая добрая ирония за весь сегодняшний день, подумал Максуэлл.

— Как там у вас дела за рекой, Джеймс?

— Могли бы, быть и лучше. Голландец. Мне дали приказ навести порядок в доме. Я ищу самую большую метлу.

— Тебя инструктировали по операции «Зеленый самшит»?

— Нет. — Грир повернулся, и на его лице появилась первая за весь день улыбка. Не очень радостная, но все-таки улыбка, отметили остальные. — Мне это нужно?

— Возможно, нам понадобится твоя помощь.

— Неофициальная?

— Ты ведь знаешь, что случилось с «Кингпин», — заметил Казимир Подулски.

— Им чертовски повезло — они сумели выбраться оттуда, — согласился Грир. — Все еще скрываете подробности?

— Разумеется, скрываем.

— Сообщите мне, что вам понадобится. Я обеспечу вас всем, что, у меня найдется. Ты занимаешься работой по разряду «три», Каз!?

— Совершенно верно. — Любой офицер с «тройкой» на конце номера его военно-учетной специальности относился к Департаменту планирования и операций, а у Подулски был к этому особый талант. Его глаза сверкали так же ярко, как золотые крылья на нашивках в лучах утреннего солнца.

— Отлично, — произнес Грир. — А чем занимается сейчас маленький Голландец?

— Летает на самолетах компании «Дельта». Второй пилот, потом станет капитаном, а я стану дедушкой примерно через месяц.

— Вот как? Поздравляю, мой друг.

— Я не виню его за то, что он ушел со службы. Раньше винил, а теперь — нет.

— Как зовут того коммандос из группы тюленей-подводников, который отправился за ним и спас?

— Келли. Он тоже ушел со службы, — ответил Максуэлл.

— Тебе следовало бы потребовать для него от конгресса орден Почета, Голландец, — заметил Подулски. — Я читал представление. Ничего более страшного мне не попадалось.

— Я произвел его в боцманы. Потребовать для него орден я не мог, — с сожалением покачал головой Максуэлл. — Только не за спасение сына адмирала, Каз. Ты ведь знаком с политическими последствиями такого шага.

— Да. — Подулски посмотрел на вершину холма. Похоронная процессия остановилась, и гроб сняли с лафета. Молодая вдова наблюдала за тем, как заканчивается время ее мужа на земле. — Да, я знаком с политическими последствиями.

Таккер ввел катер в эллинг. Два мотора, установленные на нем — один стационарный, другой подвесной, — облегчали процедуру. Он выключил двигатели и схватил швартовы, которые быстро закрепил за кнехты. Тони и Эдди подняли портативный холодильник с оставшимися банками пива и спрятанными подо льдом наркотиками и вынесли его из катера, пока Таккер собирал разбросанные инструменты и закрывал чехлами сиденья и приборную панель. Затем он присоединился к своим компаньонам на площадке для стоянки автомобилей.

— Ну что ж, все оказалось очень просто, — заметил Таккер. Холодильник уже стоял в багажнике большой автомашины «Форд сквайер стейшн вэгон», принадлежащей ему.

— Как ты думаешь, кто выиграл сегодня гонку? — спросил Эдди. Они забыли взять с собой радиоприемник, когда отплывали в залив.

— Я поставил сотню на Фойта, просто так, ради интереса.

— Не на Андретти? — поинтересовался Таккер.

— Он итальянец, это верно, но последнее время ему не везло. Ставки в автомобильных гонках — тоже бизнес, — напомнил им Пиаджи. Анджело остался далеко в прошлом, как и способ его похорон, который был, говоря по правде, несколько забавным, хотя Пиаджи до конца жизни больше не будет есть пирогов с начинкой из крабов.

— Ну ладно, вы знаете, где найти меня, — сказал Таккер.

— Ты получишь свои деньги, — как-то не к месту произнес Эдди. — В конце недели, в обычном месте. — Он сделал паузу. — Что, если спрос увеличится?

— Я справлюсь, — заверил его Таккер. — Я могу поставить столько товара, сколько потребуется.

— А что у тебя за канал? — спросил Эдди, стараясь узнать побольше.

— Анджело тоже интересовался этим, помнишь? Джентльмены, расскажи я вам об этом, и нужда во мне исчезнет, разве не так?

— Неужели ты не доверяешь нам? — улыбнулся Тони Пиаджи.

— Доверяю, разумеется, — тоже улыбнулся Таккер. — Я доверяю вам продавать товар и делиться деньгами со мной.

— Мне нравятся умные партнеры, — согласно кивнул Пиаджи. — Оставайся таким. Это принесет пользу всем нам. У тебя есть свой банкир?

— Еще нет. Я не задумывался над этим, — солгал Таккер.

— Тогда подумай о банкире. Генри. Мы можем помочь тебе открыть счет в банке за пределами США. Это будет надежный номерной счет, никакого риска и все такое. Можешь поручить проверить это человеку, которому доверяешь. Запомни, они могут проследить деньги, если ты проявишь неосторожность. Не трать слишком много. Мы потеряли из-за этого немало друзей.