Ловушка

Хоби два раза надавил на крюк в такт своим словам.

— Не «мы». Только ты. Потому что ты можешь сделать для меня кое-что еще.

— Что? — прохрипел агент. — Я готов на все.

— Избавься от своего бесполезного партнера, — прошептал Хоби. — Сегодня, на яхте.

Его агент принялся рьяно кивать, насколько позволял ему крюк. Хоби наклонился вперед и убрал крюк. Агент повалился на бок, и его вырвало прямо на диван.

— И принеси мне его правую руку, — снова прошептал Хоби. — В качестве доказательства.

Они выяснили, что клиника, которую посещал Леон, была не отдельной самостоятельной больницей, а административной единицей, входящей в состав гигантского частного больничного комплекса, который обслуживал округ Патнам. В огромном парке стояло десятиэтажное белое здание, а вокруг него расположились всевозможные медицинские учреждения. Узкие извилистые дорожки вели по обустроенной со вкусом территории в маленькие тупички, где находились кабинеты врачей и дантистов. Если доктор не мог справиться с проблемой в своем кабинете, он отправлял пациента в главный корпус, в больницу, и занимался им там. Таким образом, кардиологическая клиника представляла собой довольно солидное заведение, в котором постоянно менялся контингент врачей и больных в зависимости от того, кто болен и насколько серьезно. Из бумаг Леона было ясно, что им занимались в нескольких местах: сначала в отделении интенсивной терапии, затем в послеоперационной палате, потом амбулаторно и снова в интенсивной терапии, когда он пришел сюда в последний раз.

Единственной постоянной величиной было имя лечащего врача, некоего доктора Макбаннермана, которого Ричер представлял себе добродушным седовласым стариком, опытным, знающим и сочувствующим, возможно с шотландскими корнями, пока Джоди не сказала ему, что встречалась с врачом несколько раз, что она из Балтимора и ей тридцать пять лет. Ричер вел машину Джоди по маленьким извивающимся дорожкам, а она поглядывала по сторонам в поисках нужного кабинета. В конце концов Джоди узнала низкое кирпичное строение, белое и очень аккуратное. Казалось, оно испускает антисептическое сияние, как и все медицинские заведения в мире. Снаружи стояло около полудюжины машин, и Ричер заехал задом на единственное пустовавшее место.

В приемной их встретила пожилая полная женщина, которая с сочувствием поздоровалась с Джоди. Она предложила им подождать во внутреннем кабинете доктора, за что они заслужили мрачные взгляды других пациентов. Здесь было тихо, стерильно и безлико, стоял обычный стол для осмотра пациентов, а на стене за столом висело большое изображение человеческого сердца в разрезе. Джоди смотрела на него с таким видом, словно задавала себе вопрос: «И какая же его часть в конце концов не выдержала?» Неожиданно Ричер почувствовал, как ровно бьется у него в груди его собственное сердце, огромное и сильное, как оно качает кровь и она пульсирует в запястьях и на шее.

Они прождали десять минут, затем внутренняя дверь открылась и вошла доктор Макбаннерман, темноволосая, неприметная женщина в белом халате, со стетоскопом, висящим на шее, словно офисный бейджик, и с беспокойством на лице.

— Джоди, — сказала она. — Примите мои соболезнования.

На девяносто девять процентов ее сочувствие было искренним, но Ричер уловил в ее голосе легкую тревогу. «Она боится обвинения во врачебной ошибке», — подумал Ричер. Дочь пациента, адвокат, пришла к ней сразу после похорон. Джоди тоже все поняла и кивнула, пытаясь ее успокоить.

— Я пришла, чтобы вас поблагодарить. Вы все отлично делали, с самого начала и до самого конца. Лучше с этой задачей не справился бы никто.

Макбаннерман немного расслабилась, и один процент беспокойства исчез. Она улыбнулась, и Джоди снова посмотрела на большое изображение сердца.

— Так что же в результате отказало? — спросила она.

Макбаннерман проследила за ее взглядом и едва уловимо пожала плечами.

— На самом деле отказало все. Сердце — это большая сложная мышца, она сокращается тридцать миллионов раз в год. Если ей удается выдержать двадцать семь миллиардов ударов, что равняется девяноста годам, мы называем это старостью. Если только восемнадцать миллиардов, то есть шестьдесят лет, мы говорим о ранней болезни сердца. И называем ее самой серьезной медицинской проблемой Америки, но на самом деле можем сказать только одно: рано или поздно сердце останавливается.

Она замолчала и посмотрела на Ричера. На мгновение ему показалось, что она увидела у него какие-то симптомы, но он тут же сообразил, что она ждет, чтобы его представили.

— Джек Ричер, — сказал он. — Я старый друг Леона.

Макбаннерман медленно кивнула, словно получила ответ на мучившую ее загадку.

— Знаменитый майор Ричер. Он много о вас говорил.

Она сидела и с откровенным интересом разглядывала Ричера. Изучила его лицо и перевела взгляд ниже, на грудь. То ли потому, что у нее такая профессия, то ли просто заметила ожог от выстрела.

— А он говорил еще о чем-нибудь? — спросила Джоди. — У меня сложилось впечатление, что его что-то беспокоило.

Макбаннерман повернулась к ней с озадаченным видом, словно хотела сказать: «Все мои пациенты обеспокоены, их беспокоит вопрос жизни и смерти».

— В каком смысле?

— Я не знаю точно, — ответила Джоди. — Может быть, кто-то из других пациентов втянул его в какое-то дело?

Доктор пожала плечами и уже собралась сказать, что ничего не знает, но тут вдруг вспомнила.

— Да, он кое-что говорил. Сказал, что у него появилось новое задание.

— А он сказал какое?

Макбаннерман покачала головой.

— Никаких деталей. Но я видела, что его это дело очень занимает и беспокоит. Сначала он не хотел о нем говорить. Ну, вроде как кто-то поставил перед ним простую и скучную задачу. Но позже очень заинтересовался и не мог скрыть беспокойства. Его кардиограммы стали значительно хуже, и мне это совсем не нравилось.

— Это дело было связано с кем-то из пациентов? — спросил Ричер.

— Не знаю. Но, думаю, это возможно. Они много времени проводят вместе в приемной. Разговаривают друг с другом. Пожилым людям часто бывает одиноко и скучно.

Ее слова прозвучали как выговор, и Джоди покраснела.

— А когда он впервые об этом заговорил? — быстро спросил Ричер.

— Кажется, в марте, — неуверенно ответила Макбаннерман. — Или, может, в апреле? Вскоре после того, как стал посещать нас амбулаторно. Незадолго до того, как отправился на Гавайи.

Джоди удивленно уставилась на нее.

— Он был на Гавайях? Я не знала.

Макбаннерман кивнула.

— Он пропустил очередной визит, и я спросила его, что случилось. Он ответил, что летал на несколько дней на Гавайи.

— Гавайи? Интересно, почему он туда отправился и ничего мне не сказал?

— Я не знаю, зачем он туда летал, — проговорила доктор.

— А состояние у него было приемлемое для такого путешествия? — спросил Ричер.

Доктор покачала головой.

— Нет, и я думаю, он понимал, что делает глупость. Может быть, именно по этой причине он ничего вам не сказал.

— Когда он перешел на амбулаторное лечение? — спросил Ричер.

— В начале марта, — ответила она.

— А на Гавайи когда летал?

— Думаю, в середине апреля.

— Хорошо, — сказал он. — Вы не могли бы дать нам список пациентов, посещавших вас в тот период времени? Март и апрель. Имена людей, с которыми он мог разговаривать.

Макбаннерман начала качать головой, не дослушав его до конца.

— Мне очень жаль, но я не могу. На самом деле не могу. Это конфиденциальная информация.

При этом она смотрела на Джоди, как бы взывая к ней: «Вы адвокат, а я врач, и мы обе женщины, вы же понимаете, какие у нас тут правила». Джоди с сочувствием кивнула.

— Не могли бы вы просто спросить у регистратора? Ну, понимаете, вдруг она видела, как папа с кем-то разговаривал, когда ждал приема. Это будет всего лишь вопрос к третьей стороне, и никакого нарушения закона о конфиденциальности. Естественно, по моему мнению.