"В алмазную пыль..."

Журналиста даже передёрнуло от этой картины. Неизвестно, читал ли его мысли Семён, но майор после короткого раздумья заявил: — Надо попробовать обойти их с флангов. Я пойду слева и поднимусь вон на ту скалу, — майор указал на невысокий обломок скалы метров двадцати высотой, торчавший у подножья сопки как одинокий зуб вымершего мифического животного. — А ты иди вправо, поднимешься по той ложбине и укройся вон за тем камнем, — он указал на большой квадратный валун, наполовину вросший в землю одной из сопок. — Огонь открывай только после меня. И не фантазируй там, а то попадешь под мои же пули!

— Ну, не выступай уж сильно то, господин офицер! Я всё-таки тоже в Чечне три раза был. И не только авторучкой там пришлось поработать.

— Ладно, Мишка, не ершись. Давай расходиться. Я думаю, к концу обеда господ бандитов мы будем уже на месте.

Они разошлись в разные стороны, Шалимов долго и тяжело пробирался по здоровущему вывалу упавших деревьев. Очевидно, здесь узкой полосой прошёл шквал, поваливший громадные деревья, стометровой полосой. Штурмуя эту природную полосу препятствий, Михаил поневоле вспотел, хотя погода отнюдь не располагала к загару. До заветного камня оставалось ещё метров сто, когда неожиданно со стороны, откуда должен был идти Бабич, ударила резкая автоматная очередь.

— Да ёб… Что ж так рано то?!

Журналисту показалось, что стреляли слишком далеко, и одновременно с этим он слышал какой-то рёв, но гадать было некогда, и, сбросив тяжёлый, и неудобный дождевик, он уже бегом рванул к условленному месту.

К его удивлению больше выстрелов не было, и, подбежав к камню, Шалимов увидел, что хотя на поляне уже во всю пылает костёр, но ни рюкзаков, ни людей рядом с ним уже не было. Пробежав ещё дальше, Шалимов заметил тёмные фигуры на самом гребне сопки. Автомат Бабича молчал, да и самого его не было видно на условленной скале. Тогда Михаил вскинул свой Калашников и, почти не целясь, полоснул по вершине сопки длинной очередью. Расстояние было слишком далёким, и через какую то секунду вся троица скрылась из виду.

Оглядываясь по сторонам, и, на всякий случай, держа автомат наготове, Михаил завернул за скалу, на которой должен был находиться Бабич, прошёл ещё дальше, метров триста, и увидел неожиданную картину. На земле лежало что-то огромное, бесформенное, тёмно-бурого цвета, а рядом сидел с залитым кровью лицом Семён Бабич.

— Ты что, Семён? — спросил Шалимов, подбегая к другу.

— С-сука, не везёт, так не везёт, — простонал тот, трогая рукой рваную рану на лбу. — Сколько лет уже охочусь, как вернулся из Ферганы, а ни разу бурый хозяин не попадался. А тут нос к носу с ним столкнулся, еле успел на курок нажать.

Лишь теперь журналист понял, что лежащая на земле тёмная масса не что иное, как туша убитого медведя.

— Как он тебя, сильно помял? — спросил Шалимов, разглядывая рану на лбу майора.

— Могло быть и хуже. Я только за камень завернул, — он показал рукой на большой валун. — А тут он летит во весь опор. Эти, видно, козлы, спугнули. Он от неожиданности да со страху рявкнул, и на дыбы. Хорошо, у меня автомат наготове был, я уже предохранитель снял. Он уже в последнем рывке подмял меня, когтями по башке приласкал. Еле выполз из-под этой туши.

Кровь, уже послабей, но по прежнему текла по его лбу, стекая на щёки и временами заливая глаза. Нашарив в кармане какую-то тряпку, Шалимов подал её Семёну. Приложив её к ране, майор быстро остановил кровотечение. Но с земли он поднялся с трудом.

Тем временем журналист разглядывал медведя. Вытянутая вперёд лапа с длинными, чёрными когтями и желтоватые, мощные клыки, оскалившиеся в последнем рёве зверя, заставили его передёрнуться всем телом. Впечатляли сами объёмы этой туши. Так же болезненно поразил изысканное обоняние столичного журналиста распространяющийся на несколько метров густой, противный запах зверя. Сморщившись, Шалимов даже подумал: "Похоже мишка давно не мылся".

— Меня как будто танк переехал, — заметил Семён, с кряхтением разминая плечи и поясницу. Лишь после этого он спросил: — Эти то козлы ушли?

— Да. Что-то даже не стали интересоваться, кто стрелял, зачем. Я чуть-чуть опоздал, так, вдогонку им пальнул.

— А что ты удивляешься? Кто тут может еще стрелять из автомата? Конечно не охотники. Хорошо, они еще не знают, что это не рота ОМОНа, а только мы с тобой. Раненый с контуженым. Теперь они бегут изо всех сил, их теперь будет трудно догнать.

Майор глянул на медвежью тушу и с досадой покачал головой.

— Всю жизнь хотел иметь дома медвежью шкуру, на пол хотел постелить, вместо ковра. И вот, как говорят, свершилось, а взять с собой не могу. Ну, да ладно, нет худа без добра. Зато мясом запасёмся. Неизвестно, сколько их теперь догонять придётся?

Около медведя они оставались ещё более часа. Семён быстро и ловко разделал медведя, поразившего столичного гостя толстым слоем желтоватого жира. Тут же майор заставил Михаила зажарить разрезанную на куски печень на огне. Несмотря на отсутствие соли и специй блюдо получилось восхитительное. Свежее, сочное мясо быстро вернуло силы и подняло настроение обоим путникам.

— Всё равно я их достану, — пробормотал Бабич, укладывая рюкзак. Но шёл он с некоторым трудом, досталось ему от медведя очень хорошо. Так что рюкзак дальше понёс Шалимов. А идти пришлось в горы, так что к вечеру у него разболелась наполовину искусственная нога.

— Хромая кавалерия, мы с тобой, Мишка, а не гончие, — пробормотал Бабич, после привала на одной из скалистых вершин. Отдышавшись, он поднёс к глазам бинокль и, осмотрев окрестности, с удовлетворением кивнул головой.

— Вот они, голубчики, как по ниточке точно на юг идут. Строго по своему маршруту.

Принявший из его рук бинокль журналист так же рассмотрел внизу, среди нагромождения камней, три маленьких фигурки, двигающихся к очередному перевалу среди двух вздыбившихся вершин.

Заночевать им пришлось на камнях, укрывшись от ветра и дождя под нависающей скалой. Осмотрев этот искусственный свод, Шалимов поёжился.

— Если эта штука обвалится, то у нас будет гробница не хуже чем у Хеопса. Раздавит как каток двух комаров.

— Не бери в голову, Михаил. Мы даже испугаться не успеем, — подбодрил его майор. — Это будет легкая смерть.

Отдых на каменном ложе и в мокрой одежде доставил Михаилу мало радости. Ночь показалась ему бесконечной и прошла в постоянной борьбе Шалимова со своим собственным организмом. Дрожь, выдаваемая его телом, была столь крупной, что журналист боялся, как бы на эту тряску скала не отреагировала землетрясением или камнепадом. Семён же спал как Бог, только часто ворочался во сне, временами мучительно постанывая.

"Во даёт майор! В мокрой одежде, осенью, и хоть бы ему что! Нет, всё же столица на нас действует расслабляюще. В молодости и я ведь так же мог, когда на уток по осени с отцом ходили. И спал у костра, и комаров даже не чувствовал. А теперь уже не то. Годы ушли, жизнь уж кончается, а стоило её вообще то жить?"

За философскими рассуждениями Шалимов как-то легче перенёс и холод, и неудобство жёсткого ложа, хотя нельзя сказать, что за эту ночь он отдохнул, скорее, устал ещё больше. Его напарник так же поднялся, охая и стеная. Это в полную силу дали о себе знать вчерашние ушибы.

— Блин, всё тело болит. Хорошо меня вчера косолапый приласкал, — пожаловался майор. Со свежим, кровоточащим ещё шрамом на лбу лицо Бабича приобрело какое-то бандитское выражение.

Доев холодную печёнку, они тронулись в путь. Наблюдая, как ковыляет майор, Шалимов хмыкнул про себя: "Так мы, пожалуй, никого не догоним. Самим бы из тайги выйти".

Но со временем Семён разошёлся и к обеду они двигались уже почти вчерашними темпами. Время от времени Бабич останавливался, и, поднеся к глазам бинокль, осматривал окрестности.

— Что ты зря зрение портишь, Семён? Они сейчас от нас оторвались как минимум на несколько километров, — спросил Михаил, наблюдая как майор в очередной раз осматривает скалистый пейзаж.