Сплетающие сеть

Стареешь, брат, подумал я с внезапно нахлынувшей грустью. Между тобой и этой девицей не очень большая разница в годах, а кажется, что ты уже реликт из другой эпохи. Может, все-таки, жениться?

Чур, меня! Ну и мысли иногда лезут в голову, не соскучишься. Я даже вздрогнул, на миг представив себя почтенным отцом большого семейства. Нет, лучше уж в монахи…

– Прелесть! – Каролина доела последний кусок жареной рыбы и без всякого стеснения облизала жирные пальцы. – А это что? – Она указала на плоскую стеклянную фляжку с темной маслянистой жидкостью.

– Лекарство, – ответил я, отмерив завинчивающейся пробкой три дозы. – В качестве десерта. И шоколад… – Я достал из кармана плитку "Гвардейского".

– Спирт? – Девушка, понюхав стопку с напитком, скривилась. – Спасибо, но я не хочу. Не имею ни малейшего желания. Нет, право не могу.

– Отставить разговоры! – Я перешел на командный тон, памятуя про ее отца-полковника. – Во-первых, это уже не тот спирт, а во-вторых, он является основой бальзама, настоянного на тридцати травах плюс еще кое на чем. Гарантирую, что через день-два будете порхать как бабочка. Проверено.

– Ну, если проверено… – Она одним махом опрокинула содержимое стопки в рот. – Фу-у, какая гадость!

Шоколад, быстрее!..

Спустя несколько минут ее щеки порозовели. Каролина смотрела на нас с Зосимой с царственной благосклонностью – будто мы были ее вассалами. Похоже, наше посещение она считала само собой разумеющимся мероприятием.

Я про себя тяжело и безнадежно вздохнул: горбатого только могила исправит. Никакой благодарности за наш трудовой подвиг…

Но я решил помалкивать, хотя меня так и распирало от желания слегка нахамить. Ну, самую малость. Чтобы сбить ее дворянскую спесь.

Пусть только выздоровеет, думал я, мило улыбаясь. А что было делать? Строить из себя буку? Несерьезно.

Лучше уж не собачиться, а тихой сапой подобраться к девушке поближе и выдоить из нее хотя бы крупицу правды.

То, что она безбожно врала до сих пор, у меня почти не вызывало сомнений. А если судить по последним событиям, над "островом" уже начали собираться тучи. И мне очень не хотелось оказаться во время надвигающейся грозы без зонтика.

Может быть, я ошибался в каких-то деталях. Возможно, преувеличивал грядущие опасности и потрясения.

Но я готов был душу за грош заложить, что моему безоблачному существованию пришел конец. Подленькое чувство неудовлетворенности собой и окружающими заползло в душу и травило ее как серной кислотой. И я ничего не мог с собой поделать.

Пока она что-то радостно щебетала, – в основном Зосиме, совершенно обалдевшему от такого внимания к своей персоне – я незаметно оглядел комнату. Рюкзака нигде не было. Нарочно уронив на пол пробку от фляжки с лекарственным снадобьем, я заглянул и под кровать. Но там стол лишь эмалированный тазик и большая кружка.

Похоже, Каролина куда-то припрятала рюкзак. Я в этом был уверен. Неплохо бы посмотреть, что в нем находится. Притом, без согласия хозяйки, втихомолку.

Это, конечно, не по-джентельменски, но уж больно хочется. А если хочется, значит надо. Надо! И под это, не совсем законное, желание я готов был подвести любую правовую базу. Даже высосанную из пальца.

Занятный рюкзачок…

– О чем думаете, синьор Робинзон? – Жизнерадостный голос Каролины вернул меня к действительности.

– О своем, о холостяцком.

– Глядя на меня? – Она лукаво прищурилась.

– Не нужно заблуждаться по поводу своих женских достоинств. К тому же, вы не в моем вкусе. Уж извините… – Я картинно развел руками.

– Вы неисправимы…

Девушка попыталась изобразить негодование, но это у нее не получилось. И я знал, почему – мой чудодейственный бальзам начал действовать в полную силу.

Он и впрямь был незаменимым в подобных ситуациях. Рецепт бальзама дал мне один тип, которого я спас от разъяренной толпы, готовой сжечь его заживо. И я уже неоднократно имел возможность убедиться, что цену за свое избавление от смерти он заплатил мне поистине царскую.

Правда, состав бальзама был настолько экзотическим и сложным, что мне приходилось прикладывать титанические усилия, чтобы собрать воедино все его компоненты. Для этого требовалось немало времени и денег. Многие составные части бальзама можно было достать только за рубежом.

Но большие хлопоты себя оправдывали. Бальзам имел одновременно тонизирующие и заживляющие свойства – неглубокие раны затягивались буквально на глазах.

– Не думаю. Просто для этого требуется много времени.

– Я готова попробовать. Вдруг из вас получится что-либо путное.

– Не стоит себя утруждать. Тем более, что вам сейчас нужен полный покой. Чего нельзя гарантировать, если вы начнете заниматься моим воспитанием.

– Неужто вы такой твердокаменный?

– Скорее, чересчур мягкий. Лепить из меня что-то новое не получится по одной причине – я опять приму прежний бесформенный образ.

– Учту на будущее. Кстати, не сочтите меня чересчур любопытной, но я все-таки должна задать вам этот вопрос: как вас зовут на самом деле?

– А чем вам не нравится имя Робинзон?

– Вы не хотите отвечать… – Она разочарованно вздохнула; на этот раз без наигрыша.

– Почему? – Я пожал плечами. – У меня нет никаких тайн. В паспорте записано, что я Иво.

– Вы что, латыш!? – У девушки от удивления глаза стали как пятаки.

– Как будто русский.

– Но имя…

– Так меня назвала одна очень приятная и добрая дама. В глубокой молодости я был белобрыс и имел чисто нордическую внешность.

– Дамой вы называете свою маму? – Продолжала удивляться Каролина.

– Нет. Мама… это другое. Я, знаете ли, подкидыш. Меня оставили на пороге детского приюта в двухлетнем возрасте.

– Но, по идее, вы должны были знать свое имя. Все-таки два года…

– Наверное, должен был. Однако, увы… Чего не помню, того не помню. А что касается дамы… Она была моей воспитательницей. Почти что мамой. И назвала меня в честь своего возлюбленного, с которым у нее не сложилось.

– Бросил?

– Не совсем так. Он был немцем. Западным немцем. А в те времена на подобные связи смотрели с большим неодобрением. Поэтому компетентные органы настоятельно попросили ее Иво вернуться в фатерлянд, а мою воспитательницу лишили возможности закончить аспирантуру. Она с трудом нашла работу в приюте.

Ей, можно сказать, здорово повезло.

– Она была к вам очень добра?

– Это само собой… Она действительно относилась ко мне как к своему ребенку. Даже пыталась усыновить.

Но подруги ей отсоветовали.

– Почему?

– Политически неблагонадежным усыновление не разрешалось. Начнись этот процесс, воспитательница могла лишиться работы. Ведь соответствующие органы проверили бы всю ее подноготную.

– Печально…

– Да уж…

– Дык, я это, пойду… – Зосима направился к двери. – Покурю…

– Курите здесь, – милостиво разрешила Каролина. – У вашего табака приятный запах.

– Никак нельзя. Федора заругает. Она баба сурьезная. Лучше с нею не связываться.

Зосима вышел. Каролина пыталась поймать мой взгляд, но я делал вид, что не замечаю этого. Не хватало еще расчувствоваться и превратить разговор в исповедь.

А мне действительно почему-то хотелось рассказать ей о своем детстве.

О том, как воспитательница, или мама Ильза, чтобы дать мне имя Иво, сплела для комиссии, заведующей детскими домами и приютами, занятную историю, в которой фигурировали мои мифические родители. Для этого она даже состряпала подметную записку, якобы оставленную настоящей матерью, где была указана дата моего рождения и имена – мое и вымышленного отца.

С именем Иво комиссия, пусть и со скрипом, но согласилась. Конечно, для русского уха оно звучало непривычно, однако не настолько, чтобы его не могли воспринимать чиновники, пусть и русские, но проживающие в прибалтийской республике.

Но вот с батюшкой, по версии мамы Ильзы именовавшимся Конрадом, вышла накладка. Комиссия, в которой большей частью заседали люди, пережившие войну, напрочь отвергла это имя, вызывающие нехорошие ассоциации. После бурных дебатов отца перекрестили в Константина, сохранив в начале моего отчества компромиссную букву "К".