Черный альпинист

Переспал, конечно, с Лялей этой. Велико было обольщение поплакаться на теплом плече, тем паче сострадающем (слез, тем не менее, Ляля не дождалась). Она достала из сумочки несколько фотографий, какой-то круиз на теплоходе, вроде бы, вспомнил Тахир, этим летом Марина ездила куда-то. Весь состав газетенки ихней решил отдохнуть. На фотках жена везде соседствовала с мужиком, лысым, толстым, с роскошной бородой, вид у него был самоуверенный. Наверное, решил Тахир, скоро мужик этот сильно переменится. Но все равно не пожалеет о случившемся так сильно, как Тахир, или не успеет, или просто не способен. Нда, Москва, здесь все готовы к веселью, без разбору. Адюльтер, кажется, самое веселое. А курды делают таких мужиков евнухами. Правильно делают.

Разжиревшая, разросшаяся, как гигантская жаба, столица, Все ей нипочем, все заглотнет и переварит. Как стойбище для нечисти, нагло и лениво меняет теперь свой облик Москва: взрывают трущобы, скоблят и обновляют ветхие памятники архитектуры, какие-то щиты и плакаты с кошачьей жратвой, английские слова, ничего русского, ничего советского, ничего не осталось. Вероятно, он задержался, гораздо раньше надо было свалить отсюда. А Марина, она пусть остается, ей в кайф, жить нужно в кайф.

Скорее всего, она не воспылала любовью к этому жирному хряку, и не было этого самого сексуального влечения, каким страдают бабы в американских боевиках. Карьеру девочка делала, ей тоже без связей, без протекции, без московской наглости и пробиваемости трудно пришлось. И нырнула в постель главного, где, кроме нее, такой красивой и умной, уже весь женский штат накувыркался. А что, ничего особенного, даже отличилась на переднем фронте — закрепилась в той постели, а уже затем — и в лучших журналистах издания.

Тахир недолго насиловал Ляльку эту. Ни нежности, ни тепла, ни удовольствия особого не было. Выл, корежил мял, мял ее тонкую кожу и косточки, как зверюга терзает с трудом схваченную добычу. И так хотелось надавить посильнее, сжать шейку или локоток в руке, чтобы хрустнуло и обмякло тельце, — это она принесла беду в дом. На родине когда-то «черных гонцов» убивали на всякий случай… А Лялька и не обиделась вроде, решила, что у него такой секс бытует, с садистским уклоном. Решила кайфовать с извращенцем. Оставила на столе на память одно фото (Тахир просил увезти все), там изображалось нудистское купание и Марина верхом на лысом. Тот конька-горбунка изображает. Тахир взял фотографию, хотел порвать, да за окно, но осенило — ему же физиономия редактора нужна!

Как-то неожиданно резко он заснул. Обычно после нервотрепки и пьянка, и постель не помогают, на сутки бессонница, а тут бревном шлепнулся на диван. Что-то не так?

Из гостиной прошел в другие комнаты, убедился, что действительно Ляля ушла, никаких вещей не оставила. Даже прибралась, посуду в раковину сложила. Зачем? На пьяную бабу непохоже. Он уже стремительно рванул к своему рабочему кабинету, отпер, включил все лампы, минут пять осматривался. Она здесь побывала! У нее был ключ, не ковырялась, и здесь шарила!

Осмотрел стол, полки, везде были им расставлены ловушки, нарушено около половины. Либо не везде порылась, либо часть из них заметила. А теперь самое важное. Подошел к туркменскому ковру на стене над тахтой, нажал клавишу тайника. И там было пусто: улетучились двадцать тысяч (для конторы, не своих), пакет с запасными паспортами, личные документы гэбиста Нутманова и самое главное — две папки с разработками операций и одна дискета.

Тахир задержал дыхание, стараясь двигаться помедленнее, прошел в спальню. Марина с головой ушла в сон, даже похрапывала. Он церемониться не стал, взвалил ее на руки, донес до ванной, опустил на мраморное ложе и включил холодный душ.

Через минуты две жалкая мокрая Марина оказалась способной говорить.

— Сволочи, чего делаете? Что за шуточки?

— Очухалась? Скорее, соображай скорее, Марина, — просил Тахир.

— Что-то случилось? — она мучительно сморщила лицо, откинула назад мокрые волосы (окатив Тахира брызгами), отклонилась от струи душа. — Чего тебе надо?

— Кто эта Ляля? Которую привела. Ты ее знаешь?

— Жена главного. Нашего главного редактора.

— А где она работает? Чем занимается?

— Скажи, что случилось. И выключи, наконец, воду. Я обмочилась даже со страху. Холодно же! — она попыталась вылезти из ванны.

— Снимай одежду, я тебе сухую принесу. И вспоминай, что про нее знаешь.

Он выскочил, приволок охапку из ее гардероба, в руке держал стакан с коньяком и брошенной в него таблеткой растворимого аспирина.

— Тахир! — не унималась Марина. — Ночь же еще! Зачем ты меня разбудил?

— Эта Ляля меня обокрала. Унесла очень важные служебные документы. Из тайника.

— Из какого тайника? Да и не она это, — решила Марина, она уже разделась и обтиралась полотенцем. — Мы же вместе были здесь.

— Ты вырубилась сразу. А немного позже и я вырубился. Она нам снотворное подбросила, судя по всему. У меня в кабинете есть тайник, сейф простенький. Ты о нем не знала. Там есть датчик — и тайник вскрыли сорок минут назад. На кого эта Ляля может работать?

— Не знаю, я в ваших делах не петрю! Чем-то она занимается, я ее на всех тусовках видела. С разными персонами крутится. Зачем-то ко мне вчера приклеилась. А кто она сама… Понятия не имею. Это так серьезно?

— Если она успеет кому-нибудь передать документы, мы с тобой умрем, — он старался говорить тихо, без апломба, чтобы поверила.

— А что, ты вляпался во что-то?

— О чем ты говоришь? — он встряхнул ее за плечи, влил в рот коньяк.

— Что это за бумажки, из-за которых должны убивать? За что меня должны убивать? Кто мой муж, если его надо убивать? — почти заверещала дурным голосом Марина.

Он дал ей оплеуху, она чуть не упала, подхватил, выволок в комнату, бросил на диван.

— Это что, откуда? — Марина увидела на столе фотографию, где голой скакала верхом на мужике.

— Она подсунула мне. Ты спишь с ним?

Марина глядела на него, массируя пальцами ушиб от оплеухи, затем отвернулась, помолчала.

— Да, сплю, — сказала тихо и спокойно. — Я знала, что когда-нибудь ты узнаешь. Сплю с ним. Не с кем, кроме него! Тебя нет, мастурбировать не умею. А с ним можно, и делу на пользу.

— Он у вас давно главным? — перебил Тахир, лихорадочно что-то соображая.

— Больше года. А что?

— Откуда пришел?

— Не знаю. Комсомольской шишкой был в конце восьмидесятых. Как и все.

— Фамилия?

— Пастухов.

Тахир сбегал в кабинет, нашел справочник ЦК, изданный для внутреннего потребления, вернулся в гостиную и принялся листать.

— Есть, вот он, — сказал наконец. — Твою мать, он гэбешник! Пастухов, Семен Евгеньевич, верно?

— Да, но это ерунда какая-то…

— Он гэбешник, из конторы выдвинут в аппарат ЦК и в секретари комсомола. Нам хана, Марина.

— Даже если так, он давно газетчик, антикоммунист по взглядам. Он же ушел оттуда, если и служил вам!

— Марина, — сказал Тахир с сожалением, — твой шеф как минимум полковник КГБ, с таких званий не уходят. Никто не отпустит, да и сам не захочешь. Ох, как же это я сумел влипнуть? Собирай вещи, через полчаса уедешь в аэропорт и улетишь к чертовой матери.

— Куда? — удивилась она.

— Без разницы. На Дальний Восток советую или в Беларусь. Туда, где потише в этой гребаной стране. Подальше, может быть, в Прибалтику?

— У меня же нет загранпаспорта.

— Есть. Если точно, даже два. Но за ними надо будет съездить. И за Тимуром.

— Сейчас, ночью?

— Как минимум через час-другой нас брать приедут или взорвут на хрен. Собирай вещи, дура! — заорал он, не в силах уже сдерживаться.

Жилы вздулись на шее Тахира, желтая кожа пошла пятнами. Марина отскочила, перепугавшись. Покорно ушла в спальню, что-то покидала в чемодан и сумку.

Он тоже запихивал в «дипломат» самое необходимое. Нашел канистру с бензином в чуланчике, расплескал по квартире.

— Господи, — Марина перепугалась еще больше, — ты пожар готовишь?