Собор без крестов

своим капиталом, лишимся его...

— Волков бояться, тогда не надо и в лес ходить, — недовольный таким разговором заметил Борода, нервно

гася в пепельнице сигарету.

— Константинович, я могу хотя бы завтра открыть еще один сейф, чтобы доказать тебе, что я не трушу, но

будет ли в нем такая добыча, как сегодня — неизвестно. Преждевременно засветиться — не геройство, а

глупость.

— Зачем ты мне говоришь прописные истины, я же не ребенок? — язвительно заметил Борода с вновь

пробуждающимся недовольством Сарафаном и уже начиная терять терпение.

— Константинович, ты наш руководитель, я являюсь активным исполнителем, поэтому мы с тобой сейчас

должны подумать о тех последствиях, которые нас ждут, когда поймают.

— И какие последствия нас ожидают? — прищурившись и уже догадываясь, куда клонит Сарафан, спросил

Борода.

— У нас с тобой по потолку верхняя планка, тогда как остальные отделаются приемлемыми сроками.

После паузы Борода, скрывая волнение, пошутил:

— Веселую картину ты мне нарисовал и, что обидно, она правдивая.

Сарафан, задумавшись, молчал. Борода, потерев ладонями виски, поинтересовался:

— Какие предложения у тебя на этот счет?

— Никаких! — закуривая сигарету, не спеша ответил Сарафан.

— Ты, зятек, не крути. Если начал говорить, то говори до конца. Сказанные тобой слова возникли в твоей

голове не сейчас. Они есть плод долгих размышлений.

— Ты прав, Константинович, я думаю не только о своей шкуре, но и о твоей. У нас деньги есть, другие пускай

думают о себе сами.

— Меня не поймут, если предложу кодле разбежаться, — соглашаясь с Сарафаном, выдохнул Борода.

— Тебе не надо будет ничего говорить. Такой разговор я беру на себя. Ты только завтра, когда я с ними буду

беседовать, сильно не спорь со мной, — попросил Сарафан.

— А если нам понадобятся деньги, тогда как быть? — выкинул свой последний козырь Борода.

— Деньги достать мы сможем с тобой вдвоем, тогда нам не придется делиться ими, как сегодня.

— Уговорил окончательно, чертяка! — откидываясь на спинку стула, согласился Борода.

— Другого решения не должно и быть, — обрадованно заметил Сарафан, так же психически расслабляясь.

На другой день вечером вся дружеская компания вновь собралась дома у Бороды. После оживленного

разговора и состоявшегося вновь застолья Сарафан поднялся, закурил и подошел к подоконнику. Присев на него, он сказал задумчиво, привлекая к себе внимание присутствующих:

— Вчерашним провернутым делом мы все подвели себя под высокую статью. Еще одно подобное дело, и мы

все можем подойти под вышку. — «Вероятнее всего, вы подведете меня», — ему хотелось сказать это, но он

сдержался и продолжал: — А поэтому нам надо о нем забыть и разбежаться. В будущем каждый будет отвечать

за свои промахи сам и не тянуть за собой никого из нас. Не мне вас учить осторожности и что говорить

следователю, когда придется...

За все время разговора Сарафана Борода не произнес ни одного слова.

— Чего молчишь, Борода? — спросил тревожно Валет.

— Мне нечего говорить. Как решите, так и будет, — ушел от ответа он.

— Руки у Сарафана золотые, но они не только его, но и нас могут привести к стенке, а поэтому пока не

поздно, при наличии такой кучи денег у каждого, лучше всего разбежаться, — поддержал Сарафана осторожный

Диспетчер, который был самым грамотным среди присутствующих, а поэтому иногда позволял себе роскошь вы-

сказывать свое мнение ранее других. Диспетчер решился высказать свое мнение еще и потому, что среди

присутствующих для него был один авторитет — Сарафан, сделавший его богатым, поэтому мнение других его

не беспокоило.Кроме того, он знал, что если будут новые дела, то ни Сарафан, ни Борода без него не обойдутся.

— Цыган, чего в молчанку играешь? — подогнал Диспетчер соседа за столом.

— Я, как все, — неопределенно пробурчал Цыган. — Только присосались к жиле, и вот теперь разбегаться, —

разочарованно пробасил в заключение он.

— Когда пересосешь г...на, лопнуть можно, — пошутил Диспетчер, вызвав смех присутствующих.

— Я не возражаю против предложения Сарафана, — сказал свое слово Валет.

Только тогда заговорил Борода:

— Я, как никто другой, вас всех понимаю и хотел бы возразить, но не имею права. Вы все знаете мое мнение

по вопросу сохранения «семьи». Вы, наверное, не забыли мою беседу с Сарафаном? А сейчас его доводы

убедили меня в необходимости передышки. А теперь, дорогие мои соучастники, давайте выпьем за посетившую

нас удачу, за нюх Станислава Генриховича, за золотые руки Сарафана, за вас...

Когда Борода с Сарафаном вновь остались вдвоем, Борода удрученно выдавил:

— Неделю тому назад кто бы мог подумать, что я прогоню от себя своими руками хлопцев.

— Ты слышал, что сказал Цыган? Только присосался к золотой жиле, и его от титьки оторвали, а то, что эта

жила может для меня кончиться вышкой, его не щекотит. А меня их судьба не щекотит, тем более мы их не

обидели, — успокаивая себя, выдавил Сарафан.

— Если бы я тебя не понял, если бы ты мне был чужим, беседа сегодня была бы с другим результатом, —

похлопав Сарафана по плечу, согласился Борода.

— Есть разговор, правда, не на мильон, но на круглую сумму, — изменив тон, заговорил Сарафан. — Мой

учитель, выдавая мне «диплом», поставил условие, чтобы я с первой своей добычи на его сберкнижку срочного

вклада с дополнительными взносами подкинул деньжат.

— С какой стати мы теперь будем делиться с Лапой? — удивленно возразил Борода, не желая расставаться

с оставшейся долей. — Я ему за твою учебу заплатил сполна.

— Лапа сказал, что как отбудет свой срок, то новый ни отбывать, ни тянуть не собирается — завяжет с

прошлым. Не хочет умирать в зоне, а поэтому просил меня оказать ему на первое время помощь. Я обещал ему.

— Хитер бродяга! Научился сосать молоко сразу из двух титек, — восхищенно произнес Борода, позавидовав

предусмотрительности Лапы.

— Сколько думаешь ему отвалить? — настороженно поинтересовался он.

— Думаю, кусков пять, — решительно заявил Сарафан.

— Жалко расставаться с деньгами, но не уважить Лапу, конечно, грешно нам при такой добыче. Меньше не

пошлешь, обидится, — согласился с Сарафаном Борода.

Глава 14

Белозерский тяжело переживал утрату своего капитала. Потрясение было до такой степени сильным, что его

едва не хватил удар.

Он несколько дней болел, ни с кем не желая говорить. Из объяснений тети он понял, что она стала жертвой

электрика, в соучастии с которым ее он заподозрить никак не мог.

Обнаружив кражу, он от горя хотел повеситься. Все рушилось, все жертвы оказались напрасными, ему

хотелось все крушить и ломать. Он, наверное, дал бы волю своей ярости, но боли в сердце сдержали его. А

поразмыслив, удивился, что такие глупые мысли могли прийти ему в голову.

«Я шестнадцать лет всего себя отдавал работе, в совершенстве изучил производство. Мой учет охватил

движение каждого килограмма мясопродуктов в холодильнике. Я не похищал у государства ни килограмма. Я

брал то, что смог сэкономить в результате своих знаний, и вот какой-то шулер одним махом раздел меня до

нитки.

Сколько моего труда, нервов, здоровья было вложено в похищенное, и все оказалось зря. Для чего дальше

жить и как?..

На электрика в милицию не заявишь, своими силами я его не найду, а поэтому плакали мои денежки. Не

сомневаюсь в одном: электрик не случайно вышел на меня, его кто-то направил, но кто? Кто мог подложить мне

такую свинью?» — в отчаянии думал Анатолий Борисович.

Перебрав всех своих знакомых, он пришел к выводу, что, кроме Фахрата, так с ним поступить больше никто

не мог.

«Он мне угрожал в ресторане прямо в глаза и теперь таким подлым способом привел свою угрозу в