День Луны

ак там наши пилоты?

— Болтают как заведенные.

— Это нервная реакция, — усмехнулся Переда, — я когда в первый раз увидел убитого, весь день плакал. А потом ничего, пришел в себя. И все было нормально.

— Когда мы будем в Либерии?

— По моим расчетам, часа через полтора.

Пока все идет нормально, Виктор. Главное — вовремя сесть. Через полчаса, когда пересечем границу Гвинеи, нужно будет объяснить Барселоне, куда именно мы летим. Они должны знать, что мы захватили самолет.

— Как у наших там, в Москве? — спросил Виктор.

— Не знаю. Мы договорились звонить только точно по времени. И не разговаривать.

Я звоню каждые два часа и спрашиваю какую-нибудь аптеку или библиотеку. Если мне говорят, что я не туда попал, значит, все в порядке.

Если говорят, что я ошибся, значит, конец. Но пока все идет нормально. Твой сотовый телефон работает здорово. Это гениальное изобретение, такие вот телефоны. Можно говорить из самолета, из Африки, из Антарктиды. Просто гениально. Это уже двадцать первый век, Виктор. Мы сегодня приближаем двадцать первый век.

«Какой-то он слишком восторженный, — неприязненно подумал Виктор. — Может, из-за близости завершения всей операции и радости обладания гигантскими суммами он так волнуется?» И словно в ответ на его мысли Переда вдруг сказал:

— У меня ведь было тяжелое детство, Виктор. Нас вывозили под бомбами самолетов Франко, под взрывы наших домов. Мы все официально стали сиротами уже в десять лет. Государство взяло нас под свою опеку. А когда вместо одной мамы у тебя сто разных мам и все тебя ненавидят, ты поневоле начинаешь ненавидеть весь мир. Вот что я тебе скажу, Виктор.

Самые мрачные мои воспоминания — это мое пребывание в детском доме. Я еще тогда почти совсем не знал русского языка. Меня называли немцем и дразнили. А когда я пытался доказать, что это не так, меня били. Знаешь, как могут бить озлобленные войной детдомовцы, потерявшие родителей, зачастую убитых у них на глазах. Мы были обозлены на весь мир. Как меня били! — Он покачал головой. — А потом я научился их бить и стал давать сдачи — Но воспоминания о моих унижениях сохранились на всю жизнь. Это в книгах глупости разные пишут, что, пройдя через страдания и боль, человек становится лучше и чище. Ничего подобного. Чем больше страданий, тем ужаснее человек. Тем более ожесточается его душа.

Бедный сирота никогда не станет лордом. Даже в королевском дворце он будет помнить о своем унижении и мстить всему человечеству — Виктор молчал, ошеломленный речью Переды. — Мне с трудом разрешили поступить в летное училище, — продолжал Переда, — и то только потому, что тогда в газете «Правда» была напечатана статья о моем отце, героически погибшем испанском коммунисте. После статьи мне разрешили стать летчиком, но летал я только на внутренних линиях. Я был советским гражданином, но испанского происхождения. И поэтому меня никуда не пускали. А когда впервые я попал в Испанию десять лет назад, то просто испугался. После пустых прилавков у нас видеть такое