Дикое правосудие

День начал клониться к вечеру. На горизонте собирались кучевые облака. Воронцов распахнул захватанные пальцами стеклянные двери, и холод обжег лица вошедших обещанием близкой зимы. Подошвы их сапог скрипели по снегу, когда они шли к автостоянке. Дмитрий поскользнулся на льду, но Воронцов вовремя поддержал его.

В кармане Воронцова заверещал сотовый телефон.

– Да? – коротко бросил он, раскрыв аппарат.

– Самолет отправился по расписанию. Погода нормальная, так что они должны прибыть более или менее вовремя.

– Отлично, – он сложил аппарат, словно пустую обертку от конфеты, и сунул его обратно в карман.

– Ну? – Дмитрий забыл о своей жене.

– Самолет в воздухе и летит сюда.

Лицо Дмитрия стало радостно-возбужденным, как у ребенка. Впрочем, сейчас Воронцов разделял его радость и нетерпение. Несмотря на мороз, ему было тепло. Дверца автомобиля открылась легко, не пришлось даже греть ключ. Они сели в машину, словно собираясь на вечеринку. Роулс и Анна, жена Дмитрия, сразу же отступили на задний план.

Самолет с рабочими-газовщиками из Пакистана должен был приземлиться менее чем через шесть часов. Они встретят его в аэропорту, будут наблюдать за разгрузкой и высадкой пассажиров. Оперативная группа проследит за возвращением в город такси или автобуса, затем подождет, пока пакистанец по имени Хусейн не появится в зоне наблюдения вокруг многоквартирного дома. Не имело значения то, сколько героина у него окажется при себе – любое количество будет уже осязаемым удовлетворительным результатом. Это будет нечто реальное в отличие от туманных догадок, окружавших убийство Алана Роулса.

Воронцов включил зажигание. Дмитрий, сидевший рядом с ним, напрягся в нетерпеливом предвкушении, к которому примешивалось чувство вины за способность на несколько часов забыть о своей жене. Двигатель кашлянул, затем мощно взревел. От некой абстрактной драмы со многими неизвестными они перешли к последнему акту пьесы, в которой предполагалась настоящая развязка.

* * *

Звонок телефона постепенно вытащил Лока из глубокого сна без сновидений. Комната наполнилась привычными предметами, когда он включил ночник рядом с постелью. Четыре часа утра. Он слышал тихий шелест дождя за окном.

– Да?

– Это мистер Джон Лок? – спросил мужской голос после секундного замешательства.

– Слушаю. У вас важное дело?

– Мистер Лок, я лейтенант Фолкнер. Я звоню из дома мистера Уильяма Грейнджера...

– Одну минутку. Вы из полиции?

– Да, мистер Лок. Вашингтонская криминальная полиция.

Очевидное замешательство звонившего встревожило Лока. Он был словно парализован еще не обрушившимся ударом.

– В каком отделе вы работаете?

– В отделе расследования убийств, мистер Лок.

Лок молчал, слушая шелест дождя за окном, тиканье будильника, дыхание человека на другом конце телефонной линии. Внизу проехал автомобиль.

– Мистер Лок?

– Да, – ответил он хриплым, придушенным шепотом.

– Мне бы хотелось, чтобы вы приехали сюда, сэр, – помочь опознать...

– Нет! – это не было ответом на просьбу Фолкнера. – Что случилось?

– Здесь было совершено несколько убийств. Если вы сможете приехать сейчас, это поможет нам.

– Мертвые тела?

– Да. Насколько я понимаю, в доме были слуги?

В нем на мгновение зашевелилась нелепая, отчаянная надежда, всплеснувшая сломанными крыльями.

– Дворецкий. Домохозяйка. Сколько тел вы обнаружили?

– Вам придется опознать другие два тела, мистер Лок.

У Лока перехватило дыхание. К горлу подступила тошнота.

– Не вешайте трубку, – прохрипел он и, пошатываясь, устремился в ванную.

Когда рвотные приступы прекратились, оставив во рту жгуче-кислый привкус желчи, он увидел в зеркале ванной лицо незнакомца – побелевшее, осунувшееся, искаженное. Его разум блуждал, словно он очнулся от пьяного ступора. Его мозг наполняли образы Бет, Билли, их дома, садов, спускавшихся к Грейт-Фоллс, дорожки, по которой он подъезжал к дому с включенными фарами... Бет и Билли, Стиллман и Бет, Бет...

Спасения не было. Он попал в комнату с глухими стенами, где крик – единственное, что оставалось незнакомому лицу в зеркале – не мог услышать никто.

Бет убита...

* * *

С двадцатиминутным опозданием ТУ-154 пробил покров облачности и начал заходить на посадку. Слово «Аэрофлот», начертанное на его борту, звучало отчаянным воплем, возвещающем о потерянной цели. Воронцов смотрел, как он снижается и садится, словно перелетная утка, мелькнув в полоске темноты между посадочными огнями.

Он перевел бинокль, следуя за быстрым движением самолета, не замедлявшимся, пока огромная машина не развернулась, медленно и неуклюже, как раненое животное. Полторы сотни пассажиров томились в битком набитом салоне – иранцы, пакистанцы и все остальные, кого можно было набрать в Исламабаде для полета в сибирскую зиму. Нос самолета повернулся, с неторопливой решительностью продвигаясь вперед, к месту стоянки. Дмитрий нетерпеливо переминался с ноги на ногу рядом с Воронцовым. На этом самолете находился груз героина, тщательно спрятанный, гнездившийся в швах одежды, в тюбиках из-под зубной пасты или в коробочках для талька – достаточно, чтобы снабжать улицы Нового Уренгоя до следующего рейса, который прибудет послезавтра.

Самолет остановился. Воронцов продолжал наблюдать за ним в бинокль.

Иран, Пакистан, Кашмир – Мусульманский Треугольник, как окрестила его пресса и агентства новостей дюжины стран – пришел в Сибирь. Вернее, сюда проник один из его каналов сбыта, далеко не самый крупный. Наркологическое отделение госпиталя Фонда Грейнджера было чуть ли не до потолка забито жертвами этого канала.

В борту «Туполева» открылся пассажирский люк. Воронцову показалось, будто он слышит общий вздох всей оперативной группы, наблюдавшей за посадкой. Операция началась. Он ощущал и разделял общее возбуждение, пронесшееся, словно порыв свежего ветра.

Пассажиры начали спускаться по трапу. Быстрый взгляд, шепотом произнесенное имя – некоторые были уже знакомы по прошлым операциям. Но сейчас все ждали Хусейна, хотя и понимали, что гонцов может быть двое, трое, даже шестеро. Спрос на улицах в последние дни становился все настойчивее. Сообщество наркоманов дергалось, словно мертвая плоть, реагирующая на сжатие и расширение трупных газов. Они не могли ждать – они нуждались.