Псы господни

Через два дня Алексей Дудчик, стоя по пояс в прохладной воде открытого бассейна, разговаривал с господином Нейлом Янгом, атташе по вопросам культуры английского посольства. Между гостями плавали на толстой пробке подносы с миниатюрными бутербродами с лососиной, стаканами вина и виски, банками пива. Происходило это во дворце — иначе не назовешь — министра социального обеспечения. Он устроил сегодня мальчишник в честь какого-то местного праздника — то ли Дня труда, то ли Поминовения.

— Нейл, — сказал младший Дудчик, — а почему вы приехали сюда на должность атташе по вопросам образования и культуры?

— This is my job, — ответил Янг с неподражаемой английской интонацией, которую никогда не повторить иностранцу, если он не обучался в специальной школе ГРУ для внешних разведчиков.

— Я понимаю, что это ваша работа, я спрашиваю только о названии должности. Если я не ошибаюсь, в Кении вы были военным атташе?

Англичанин усмехнулся:

— Война — древнейшее из искусств, я думаю, что фехтование дубиной изобрели несколько раньше, чем наскальную живопись.

— Нельзя не согласиться. — Алексей приподнял бокал. — Вы ведь наверняка военный в отставке. Это так?

— Может быть, — согласился Нейл. — Я прослужил двадцать лет в десантных войсках Королевского флота и вышел в отставку в чине майора.

— Ваше здоровье, господин майор. То-то я замечаю, что вы предпочитаете общество военных и политиков, а не пропадаете в развалинах и музеях.

— Чем вызван ваш интерес, Алексей? Это грубый образец попытки завербовать меня?

Или российские власти потребуют моей высылки? Признаться, я бы не прочь: мне надоела жара и запах вашей травки.

— Я разговариваю с вами как сугубо частное лицо и хочу задать только один вопрос.

— Так задайте его, и с вашим волнением будет покончено.

Алексей поставил пустой бокал на поднос и взял с него банку «Гиннесса», аккуратно вскрыв ее так, чтобы не напустить пены в бассейн.

— Нейл, что бы вы сказали, если бы я попросил вас передать в соответствующие руки несколько документов? Я хочу, чтобы, — Алексей сделал нажим на следующее слово, — соответствующие люди проверили их подлинность и ценность. Каков был бы ваш ответ?

— Вашему ведомству следовало бы знать, что я был на службе военным психологом и занимался этическим воспитанием личного состава. Именно поэтому я сейчас специализируюсь на гуманитарных вопросах. Я ответил бы вам, что это очень неловкая провокация. Вы несете мне документы, снабженные страшными грифами «Совершенно секретно», «Экземпляр единственный», «После прочтения сжечь», а меня берут под руки люди из ФСБ, предъявляют видеосъемку, снимают отпечатки пальцев и выдворяют со скандалом из страны. И я в наказание за неосторожность получаю назначение в еще худшую дыру, где вместо бассейна будет грязная река с пиявками и аллигаторами. — Англичанин отсалютовал Алексею бокалом и повернулся в другую сторону, направляясь «вброд» к американским и немецким коллегам из дипломатического корпуса.

Алексей сощурил глаза. Глядя на стриженный по-военному затылок британца, он представил, как в него врезается, разбрызгивая пиво, жестяная банка «Гиннесса».

Он рассчитывал хотя бы на минимальный интерес, малейшую готовность выслушать предложение.

— Алексей, — окликнули его.

Дудчик разглядел среди голых тел участников этого в высшей степени неофициального приема двух знакомых, которых он не без причин сторонился последние полгода. Алексей махнул им рукой и, разгребая воду, подошел:

— Мои приветствия.

Заместителя министра социального обеспечения звали Довлат Худайбердыев. Рядом с ним стоял бородатый человек, тот самый, кто передавал «другу Довлату» слова о дружбе на перевале Талдык в мае этого года, когда рядом еще продолжали агонизировать тела двух русских ребят.

— Алексей, оказывается, ты забыл передать мне привет от друга, — укорил его Довлат.

Возех широко улыбнулся и протянул руку:

— Я рад, что имею приятную возможность снова встретиться.

Дудчик отчетливо понял: этот человек считает, что после оказанной им услуги — когда он мог убить, но не убил — Алексей должен испытывать к этому профессиональному убийце самые теплые чувства.

Очевидна, он только что рассказал замминистра, как смешно выглядел Алексей, уткнувшийся носом в пыль, и тот сумел оценить и комичность ситуации, и любезность своего друга. Что и говорить, ведь по всем правилам сопровождающий колонну не имел права оставлять русского свидетеля. То, что он бросил его посреди гор без припасов и средств передвижения, но не отнял у него жизнь и даже оружие — это была поистине азиатская услуга. И теперь он готов был принять приличествующую случаю благодарность.

Алексей подал руку:

— Здравствуйте, Возех. Все ли у вас благополучно?

— Слава Аллаху! Вы напрасно не передали моих слов, потому что Довлат волновался, отчего меня так долго нет. Я рассчитывал, вы скажете ему, что я жив и здоров, буду месяца через два. — Он с укоризной посмотрел на Алексея.

Дудчик понял, какой мелочи он обязан тому, что остался жив. Не будь этого малого случая — необходимости передать весточку, он бы «раскинул мозги» по дороге вместе с капитаном и сержантом.

— Я не догадался, что это важно, — вполне честно объяснил он. — И подумал, что следует как можно меньше говорить на эту тему...

Легкое презрение скользнуло по губам Возеха. Он видел перед собой глупого человека, который не умеет быть благодарным и не понимает тонкостей взаимоотношений мужчин. Воин совершил глупую ошибку, оставшись без прикрытия на перевале, но получил в подарок жизнь из уважения к его другу. Но он не отправился, бросив все дела, чтобы передать этому другу поручение и выразить свою глубокую благодарность, а, наоборот, сторонится его, потому что не хочет признать услугу и выполнить долг чести. Это не воин, это не мужчина. Это просто русский, человек без чести.

— Ну ничего, ничего, — успокоил русского офицера Довлат. — Недоразумение уже выяснилось. Алексей просто не понял тебя, Возех, он хотел как лучше.

Бешенство вскипало в Алексее. Перед ним были, враги, откровенные враги, которые и относятся к нему, ко всем русским, как к чужакам. Все их понятие жизни — это понятие рода. Все, что полезно моему роду, — хорошо. Все, кто не относятся к моему роду — враги. Для него убить двух чужаков на дороге — поступок, который никак не может отяготить совесть, потому что он убил, во-первых, неверных, а во-вторых, они могли чем-то повредить доставке груза оружия, или наркотиков, или ворованных баранов, черт бы их всех побрал — двуногих и четвероногих баранов с одинаково твердыми лбами!