Степень вины

– Да. В конце, раскритиковав все, что только можно, он посмеялся над тем, как "вяло" я описываю секс.

Кэролайн Мастерс со своего судейского места тоже не сводила глаз с Марси Линтон.

Это хорошо, подумала Терри. Ее собственная роль сводилась лишь к тому, чтобы помочь Марси поставить свой рассказ в один ряд с тем, что рассказывала Мария Карелли: когда закончится допрос Линтон, ни судья Мастерс, ни кто-либо иной не будут сомневаться в том, кто таков Марк Ренсом. И после, когда Терри проделает эту свою работу, не будет больше пикетчиков, требующих справедливости к убитому, Брукс и Шарп поймут, какой просчет они допустили, выдвигая свое обвинение.

– Вы что-то ответили ему? – задала Терри очередной вопрос.

– Естественно, я защищала свое произведение. – Марси помолчала, провела в смущении рукой по волосам, скорее золотисто-каштановым, чем рыжим, в люминесцентном свете. – В сценах, которые он высмеивал, я вывела себя и того, кого любила. Я говорила Ренсому, что эти сцены много для меня значат.

Терри почувствовала в последней фразе ту прощальную печаль, которой не может научить ни один адвокат и которую не в состоянии воспроизвести даже Мария Карелли.

– Что ответил на это Ренсом?

– "Такое впечатление, – сказал он, – что они боятся прогадать. Ты же знаешь, что сексом занимаются без страховых полисов". Какую-то минуту он казался рассерженным, потом окинул мое тело взглядом. "Секс, – почти прошептал он, – это всегда спонтанность, это сама опасность". – Она снова помолчала. – Не успела я ответить, как он обнял меня.

Кэролайн Мастерс застыла в неудобной, неестественной позе.

– И что же вы? – спросила Терри.

Женщина смотрела на нее невидящим взглядом.

– Я не могла пошевелиться, меня тошнило. Было такое ощущение, что у меня притупились все чувства. Я знала, что должно произойти, но ничего не могла сделать, чтобы остановить это.

– С чего Ренсом начал свои домогательства? Сексуальные, я имею в виду.

Марси Линтон опустила взгляд.

– Он сунул руку мне под блузку, – тихо вымолвила она, – и стал трогать соски.

Веки ее сомкнулись, как бы ставя преграду между нею и теми, кто смотрит и слушает.

– Другой рукой взял меня за лицо и спросил: "Ты когда-нибудь видела Лауру Чейз?"

Зал вздохнул, как бы переводя дух после удушья, но Кэролайн Мастерс не шевельнулась, чтобы призвать к тишине. Она казалась потрясенной, даже Терри, знавшая ответ, была взволнована.

– Что сделали вы? – продолжала свои вопросы Терри.

– Меня трясло, как в лихорадке. – Впервые голос свидетельницы дрогнул. – Было, как я вам рассказывала, – огонь камина, затемненная комната, голова лося на стене. Когда он назвал имя Лауры Чейз, у меня появилось ощущение, что я – жертвенное существо древнего ритуала, а он – безумец.

В зале снова была тишина.

– Что вы делали?

– Я вырывалась.

– А потом?

– У него были такие злые глаза, – тихо сказала Марси. – И в то же время он улыбался, как будто я делала ему приятное. Потом он поднял руку, очень медленно, и ударил меня по лицу. – Ее уже трясло. – Моя голова дернулась. Я упала на диван. В глазах вспыхнуло желтое пламя. Во рту появилась кровь.

Терри медленно повернулась вначале к Шарп, потом к Кэролайн Мастерс. У Шарп был задумчивый, непроницаемый вид, во взгляде Мастерс смешались сострадание и серьезное размышление.

– Что было потом?

– Он встал надо мной на колени, ждал, пока я не открыла глаза. Разорвал на мне блузку. – Голос звучал так, будто говорившая не верила самой себе. – Сказал, чтобы я смотрела на него. "Хочешь, чтобы я снова тебя ударил?" – спросил он. Я не могла ни двигаться, ни говорить. Только покачала головой. – Голос ее дрожал. – Он приказал, чтобы я обнажила грудь. И велел, чтобы я при этом не закрывала глаза.

– Вы сделали это? Она молча кивнула.

– Извините, – мягко произнесла Терри. – Нам нужно, чтобы вы ответили вслух для записи.

– Я обнажила грудь, – бесцветным голосом подтвердила Марси. – И не закрывала глаза.

Терри было до боли жаль несчастную. Она вспомнила: та рассказывала, как пыталась улыбнуться Ренсому, надеясь, что он остановится на этом, но губы разбитого рта не слушались.

– Что он делал потом?

– Он заставил меня расстегнуть молнию на джинсах. Потом снял их. – Марси снова закрыла глаза. – Когда он стаскивал с меня трусики, сказал, чтобы я держала его за член. Чтобы он оставался твердым.

Терри почувствовала, что силы покинули ее. Впервые в этот день она взглянула на Кристофера Пэйджита. Он какое-то мгновение смотрел на нее, потом медленно кивнул.

Она опять повернулась к свидетельнице:

– Что было потом?

– Он причинил мне боль. – Открыв глаза, женщина, казалось, испытывала смущение. – То, как он это делал, причиняло мне боль. Несколько дней у меня все болело внутри.

– Вы имеете в виду физическую боль?

– Да. – Марси Линтон помолчала. – Боль душевная никогда не стихала.

– Марси, когда он насиловал вас, что вы делали?

– Лежала, смотрела на голову лося. Боялась, что, если закрою глаза, он снова ударит меня.

В зале послышался тихий сочувственный шепот. Что-то писала в своем блокноте Шарп; Терри подумала, что эти заметки теперь совершенно бесполезны. В пойманном мимолетном взгляде Марии Карелли она уловила едва различимую улыбку – возможно, это ей лишь показалось. Если выкарабкаешься, холодно подумала Терри, будешь по гроб жизни обязана Марси Линтон. И мне. И снова обратилась к писательнице:

– Когда это кончилось, что делал Марк Ренсом?

Та смотрела в пол.

– Сказал, чтобы я готовила ему. Без одежды.

– И вы это делали?

– Я боялась его. – Голос Линтон стал монотонным. – А он хотел смотреть на меня.

Последняя фраза, полная стыда и страха, повисла в воздухе.

– Почему вы все еще боялись его? – спросила Терри.

– Он не просто изнасиловал меня, – после паузы произнесла Марси. – Он сделал меня другой. То, что осталось после него, – это инстинктивный страх: перед жизнью, перед ним. Я знала, что мне никогда уже не остановить его – сколько бы раз он ни захотел проделать это. – Ее голос упал: – Я не верю, что он умер. Я не могу в это поверить. Он слишком долго был во мне.

Терри смотрела на нее. Мягко спросила:

– Почему вы не защитили себя?

Марси беспомощно пожала плечами:

– Я просто не защищалась. Я не могла. Он был слишком силен, и у меня не было способа спастись от него.

– И вам хотелось бы, чтобы этот способ был у вас тогда?

– О, конечно. – Голос ее окреп. – Сейчас даже больше, чем тогда, когда это произошло. Потому что теперь я знаю, какие рубцы остаются после этого.

Она снова помолчала.

– Это ужасно – желать кому-то зла. Но если есть в этой жизни справедливость, после того, как Марк Ренсом решил причинить мне зло, он потерял право ждать от жизни добра.

– После этого, – спросила Терри, – вы предприняли что-либо, чтобы суметь защитить себя?

Подняв голову, Линтон сказала спокойно:

– Да. Я купила себе пистолет.

В зале стояла тишина. Терри выждала некоторое время, чтобы задать свой последний вопрос:

– Почему вы решили дать показания?

Линтон помедлила. Но ответила голосом ясным и твердым:

– Потому что единственный способ защититься от Марка Ренсома – рассказать всему миру: кем и чем он был. Потому что женщины должны это делать ради других женщин. – Она повернулась к Марии: – И потому что я сама должна была сделать то, что сделала Мария Карелли.

Марни Шарп с видимой осторожностью приступала к допросу Марси Линтон. Тень сомнения ясно обозначилась на ее лице.

– Добрый день, мисс Линтон.

– Добрый день.

Глядя на Марни, Терри думала о том, какое странное у той должно быть сейчас ощущение. Шарп от души ненавидит насилие, всю свою профессиональную жизнь она защищала жертв изнасилования. И теперь, при допросе жертвы, она казалась какой-то нерешительной: когда заговорила, голос ее был мягок и слегка печален.