Степень вины

– Но если вы отталкивали его, как получилось, что вы стреляли с трех футов?

Мария сделала жест, выражающий удивление:

– Наверное, из-за того, что он падал вперед. Но я не знаю. Просто не знаю.

– Ваши колготки уже были разорваны?

– Да. – В ее голосе было страдание. – Боже мой, конечно же, да. Может быть, я порвала их, когда сопротивлялась. Потом я уже ни на что не была способна. Я уже ничего не понимала. А когда звонила по 911, перед глазами был какой-то туман, я едва видела.

– Вы царапали ягодицы мистера Ренсома?

– Возможно, ведь мы боролись. – Неожиданно она в раздражении повысила голос. – Но не тогда, когда он был мертвым. Это нелепость. Это болезненное воображение. Вообще все это дело – плод болезненного воображения.

Шарп подняла глаза от своих записей.

– Болезненного, – повторила Мария, адресуясь непосредственно к Шарп. – Подозрительность – это болезнь.

Та пристально смотрела на нее. Среди журналистов поднимался ропот. Пэйджит чувствовал, что резкая перемена в настроении Марии больше всего запомнится им из всех впечатлений этого дня.

– Может быть, подозрительность и болезнь. – Шарп нарочито обращалась только к судье. – Но убийство – это преступление. Я протестую против попыток мисс Карелли отвлечь внимание от сути дела.

Судья Мастерс обернулась к Марии:

– Каковы бы ни были ваши чувства, мисс Карелли, я просила бы вас отвечать только на вопросы.

– Конечно же, у меня сильные переживания, Ваша Честь. Меня обвиняют в убийстве. Трудно сохранять спокойствие. Или не замечать выпадов мисс Шарп. – Она помолчала. – Постараюсь, по крайней мере, быть объективной.

– Вашей объективности достаточно, – сухо заметила Кэролайн Мастерс.

Пэйджит понял, что перемена в настроении судьи означала: она закончила.

– Могу я задать вопросы? – спросил он.

– Конечно, мистер Пэйджит, – слегка улыбнувшись, ответила Мастерс. – Мисс Карелли – ваша свидетельница, и я, по-видимому, своим вмешательством нарушила установленный порядок. Но я хотела удержать мисс Карелли в определенных рамках, а мисс Шарп избавить от необходимости протестовать.

Мария смотрела на них с покорностью смертельно усталого человека. Она совсем не походила на ту уравновешенную женщину, которая лгала сенату: эта женщина выглядела более ранимой и по-человечески понятной. Ему пришло в голову, что ее бессвязные, мучительные ответы судье были безупречны: несообразности объяснялись травмой, несоответствия – шоком и смущением. И неожиданно Пэйджит понял, как вести допрос дальше.

– Когда пришли полицейские, они предложили вам медицинскую помощь?

– Да. – Мария опустила голову. – Но мне не хотелось, чтобы кто-то прикасался ко мне. Это я им и сказала.

– Они предложили вам помощь адвоката по делам об изнасиловании?

– Нет.

Пэйджит сделал паузу.

– Когда вы ели последний раз – перед этим, я имею в виду?

– Накануне вечером. – Она помолчала. – Утром я была слишком расстроена, чтобы есть.

– Полицейские спросили вас об этом?

– Нет.

– То есть к тому моменту, когда они допрашивали вас, вы не ели почти двадцать четыре часа.

– Да.

– Как повлияло на вас то, что вы долго не ели?

– Я чувствовала слабость. И раздражение. – Мария взглянула на Шарп. – И по магнитофонной записи можно определить, какой я была – голодной, измученной. Неполноценным человеком.

– Голод, изнеможение – это единственные ваши ощущения?

– Нет. Я была полностью дезориентирована. – Ее голос упал. – Я отвечала на вопросы, чтобы только ответить. Даже тогда, когда не знала ответа. Потом в какой-то момент попросила встречи с адвокатом, это единственное, что я смогла сделать.

Пэйджит оглядел зал – камеры, репортеры в глубине, помощники шерифа, охраняющие вход. Потом он увидел Карло, сидящего в первом ряду, и понял, что тот хотя бы взглядом старался помочь Марии.

Пэйджит снова посмотрел на нее. Спокойно спросил:

– Вы убили Марка Ренсома?

Мария выпрямилась, подняла подбородок.

– Нет, – произнесла она. – Я этого не делала.

– А что вы делали?

– Защищалась. Потому что он хотел надругаться надо мной. Потому что я была смертельно напугана. Все, что произошло, все, чем оказался Марк Ренсом, все, чего он хотел от меня, – напугало меня до глубины души. – Голос Марии стал спокойнее. – Я не хотела превратиться в ничто. Поэтому он и погиб.

– Благодарю вас, – проговорил Пэйджит. – Это все, что я хотел узнать.

Шарп шла к Марии, сжимая в правой руке ствол пистолета.

– Что она делает? – прошептала Терри Пэйджиту.

– Думаю, психологический прием. Хочет дать Марии пистолет.

Шарп действительно протянула пистолет Марии.

– Это ваш, не так ли?

Мария смотрела на нее, но пистолет не брала.

– Он похож на мой.

– Установлено, что он ваш. – Шарп снова протянула ей пистолет. – Посмотрите повнимательней.

Мария разглядывала пистолет, как чужой, незнакомый предмет.

– Бесполезно, – тихо сказала она. – Я не разбираюсь в оружии. И больше никогда не прикоснусь к пистолету, к этому или любому другому.

Марни Шарп помолчала. Неожиданно спросила:

– Раньше у вас никогда не было пистолета?

– Нет.

– А этот вы купили после того, как позвонил Марк Ренсом?

– Кажется, да.

– Я знаю, что да. – Шарп прошла к столу обвинения, положила пистолет, вернулась к Марии. – Как вы объясняли инспектору Монку, вы купили этот пистолет из-за того, что вам угрожали по телефону, верно?

Пэйджит насторожился. Шарп сразу начала с того, что было ложью в рассказе Марии. Он учил Марию: в этом и подобных случаях давать лаконичный ответ, чтобы не усугублять ложь.

– Верно.

– Сколько было звонков?

Мария задумалась:

– Два, я думаю.

– Вы думаете? Звонки так напугали вас, что вы купили пистолет, и вы не помните, сколько их было?

Мария скрестила руки на груди.

– Если это вопрос, ответ будет тот же самый: я думаю, было два звонка.

– Полагаю, вы помните, кто звонил – мужчина или женщина.

Мария кивнула:

– Мужчина.

Шарп уперла руки в бока.

– Тогда расскажите нам как можно подробнее, что говорил этот мужчина во время угрожающего звонка или угрожающих звонков.

Это было как раз то, чего боялся Пэйджит: Шарп задавала вопрос, требующий развернутого ответа. Теперь Мария должна была расцвечивать мнимый факт подробностями. Она выпрямилась на своем месте свидетеля.

– Подробностей я не помню. Он говорил что-то о наблюдении за моим домом. Поэтому я и купила пистолет.

Шарп посмотрела на нее со скептической улыбкой:

– Лауру Чейз он не упоминал?

Пэйджит привстал, собираясь протестовать против явной насмешки. Но Мария уже холодно ответила:

– Нет, не упоминал. И я почти уверена, что это был не Марк Ренсом.

И снова послышался шепот в зале, раздался кашель, похожий на замаскированный смех. Шарп остановилась, пристально глядя на Марию.

– А как вы думаете, это не был кто-нибудь из ваших знакомых?

– Нет.

– Но, если бы вы знали, что это был кто-то из ваших знакомых, вы, наверное, заявили бы об этом?

Мария задумалась.

– Полагаю, что да.

– Но о звонке вы не заявляли, так ведь?

– Нет.

– Но это должен был быть кто-то, кого вы знаете?

По взгляду Марии Пэйджит увидел, что она уже все поняла.

– Вы имеете в виду, – спокойно поинтересовалась Мария, – что моего номера нет в телефонном справочнике?

Шарп была удивлена. Мария предугадала ее вопрос и скрытую за ним ловушку.

– Да. И это в том числе.

Сочувственным тоном Мария ответила:

– Этого я тоже не могу объяснить.

Пэйджит готов был улыбнуться. Но сдержался, взглянув на судью Мастерс – ее глаза сузились, она, видимо, отметила про себя, что Мария умна.

Заметившая то же самое Терри шепнула:

– Лучше бы уж суд присяжных – там она бы проскочила.

Пэйджит отметил, что у Терри усталый вид.