Современная африканская новелла

— Когда доходит до главного, когда африканцы противостоят белым, все они — одна семья.

— Ты хочешь сказать, что я чужак?

Она положила ногу на ногу. В глазах Франсуа вспыхнул огонек желания. У Чини такие красивые ноги. Юбка Чини падала двумя полами, скрепленными в пяти дюймах ниже талии красивыми пуговицами.

— На тебя опять нашло, Чини.

Помешав ложечкой кофе, она поднесла чашку к губам и неосторожным движением пролила кофе на платье. Франсуа подскочил к ней с платком в руках. Промокнув платком мокрые места на юбке и кофточке, он тщательно вытер пятно с левой стороны у воротничка.

День для Чини был испорчен. Она поднялась со стула. Он взял ее за руку.

— Извини, что так получилось, Чини.

— Ты тут ни при чем. Я сама виновата. Настроение такое, хоть плачь.

И она пошла. Она шла, высоко подняв голову, покачивая бедрами, с ожесточением постукивая каблуками. Вслед ей из окон машин неслись призывные крики, но ей никто не нужен, потому что у нее своя машина. У Франсуа тоже своя машина, но ей никто не нужен, потому что никто не понимает, каково это — испытать любовь, у которой нет будущего, каково это — вынести осуждение своего народа, особенно в тот момент, когда ты с таким трудом добилась наконец всего, чего хотела.

«Я не люблю его… Я люблю его… По ведь он француз… Ах, неважно… Нет, важно… До получения Независимости это было совершенно неважно. Но теперь, теперь мы другие. Я должна остаться на родине, должна работать и строить новую жизнь…»

Чини шла не останавливаясь. Два миллиона людей в Лагосе, и все норовят попасть поближе к мосту. Но ей казалось, она одна на всем белом свете, ибо что знала она о них?

Она вдруг вспомнила, что в город на торжества по случаю Независимости собиралась приехать мать, а от нее до сих пор ни слуху ни духу. Может, она все же еще приедет. А вдруг что-нибудь случилось?

Самое лучшее — рассказать ей все начистоту. Одно она знала теперь точно: независимая Нигерия — это уже не колониальная Нигерия. Да. И положение женщин в мире теперь иное. И все равно, черные или белые, желтые или красные, все они, заслышав зов любви, отзываются на него одинаково.

Но почему же, почему полюбила она француза?

Не далее как сегодня между ней и Франсуа разгорелся спор.

— Нигерийские девушки не понимают, что такое любовь.

— Что же это такое, Франсуа? Я хочу понять.

— Это не так-то легко объяснить.

Его глаза были устремлены на океан. Она тоже смотрела на океан, но ничего не видела.

— Это не так-то легко объяснить. — Он курил сигарету. — Понимаешь, любовь — всепоглощающая страсть, любовь — это сугубо личные отношения двоих.

— Так ее понимают в Европе. В Африке же любовь выходит за рамки только личных отношений. Моя любовь — это дело всех и каждого. Она затрагивает мою мать и родственников моей матери. Мой отец умер, но о моей любви вправе знать мой дядя и его семья. Я ведь родилась и выросла среди них. Постарайся понять это. Ты же склонен все приписать слабости моего характера.

— Голос Нигерии в сердце твоем, — сказал он, силясь улыбнуться.

Он каждый раз теперь ее так поддразнивал, стоило ей выйти из себя. Голос Нигерии в сердце твоем. Он придумал это выражение сразу после Независимости.

— Теперь-то вы, нигерийцы, поймете разницу; одно дело чувствовать себя под защитой и покровительством, другое — полагаться только на себя. Теперь вы всегда — и в личной жизни, и в общественной — будете стоять перед выбором: я или Нигерия. И всегда, Чини, всегда голос Нигерии будет в наших сердцах. Нигерия — часть каждого из вас. Ну что ж! Если ты прислушаешься к своему сердцу, ты будешь знать, как тебе поступить. Но вряд ли ты поступишь так же, если прислушаешься к зову Нигерии.

— Не надоело тебе дразнить меня?

— Ну не буду, не буду, о моя королева красоты. — Он поцеловал ее.

— Ты несправедлив, Франсуа.

— А ты была бы справедлива, если б тебе пришлось покинуть страну, которую ты любишь, а у твоей любимой не хватает воли принять решение?

— Но я люблю тебя, Франсуа.

— Значит, уедешь со мной?

— Все не так просто. Мне дорога сегодняшняя Нигерия, но я твердо знаю одно: я люблю тебя и наши судьбы непостижимыми путями связаны воедино.

— Что же делать? — спросил он упавшим голосом.

Лицо его исказила болезненная гримаса. Обернувшись к ней, он страстно прижал ее к своей груди. Чини закрыла глаза и ощутила, как он жадно припал к ее губам.

— Женщина, отлитая из бронзы, женщина, чья кровь горяча, как кровь дикого животного. Я вдыхаю твой запах, я чувствую в своей крови твой огонь. Вез тебя душа моя умрет.

Могла ли она устоять перед таким пылким проявлением чувств?

В Лагосе царило веселье и оживление. По улицам сновали автобусы. Из здания городской больницы высыпали стайки медицинских сестер и устремились к остановкам на Приморской набережной, прямо напротив сверкающего в лучах солнца муниципалитета. Дав протяжный гудок, медленно потащился к промышленному району Апапа паром, увозя на своем борту рабочих.

Бросив взгляд в окно конторы, Чини увидела промчавшийся мимо «дофин». Машина Франсуа.

Но тут раздался громкий голос босса и она, встрепенувшись, вновь принялась стенографировать под его диктовку. Карандаш так и бегал по листу блокнота. В обшитом деревянными панелями кабинете было так тихо, что слышно было, как муха пролетит.

— На сегодня хватит, — сказал босс.

Чини поднялась со стула. Она собрала бумаги и уже направилась было к двери, как вдруг выронила один листок и наклонилась за ним.

— Чини, — услышала она голос босса.

— Да, сэр.

— Погодите-ка, не уходите.

Лицо у него было недовольное и хмурое. Он пристально разглядывал лежащие перед ним бумаги. Он обладал поразительной способностью полностью уходить в работу. Ей не раз доводилось заставать его вот в таком состоянии — держа в руке маленькую черную Библию, он витал, если можно так выразиться, где-то в ином мире и для него ничего не существовало — ни прессы, ни радио, ни критиков, ничего, что входило в рамки обыденной жизни.

Ею овладело беспокойство. Знает ли он о Франсуа? Должно быть, знает. Неужели он хочет говорить с ней об этом? Нет? Да? Она приготовилась к защите.

Не поднимая головы, он сказал:

— В ближайшее время я отправляюсь в поездку. Я хочу взять с собой хорошего секретаря-машинистку. Вы знаете, мисс Уэллс не совсем здорова последнее время. Из восемнадцати секретарш, которые работают у меня в конторе, у вас самые хорошие манеры. Да к тому же вы еще ни разу не были со мной в поездке…

Она явственно увидела лицо Франсуа, с улыбкой говорящего ей: «Голос Нигерии в сердце твоем». В ушах звучали слова босса. Но о чем это он? Где она? И почему он обращается к ней? Разве он не понимает, что Франсуа поднимет ее на смех?

И тут до нее дошло, что он молчит. Он ждет ответа. Она заставляет его ждать.

— Вы поедете?

— Что, сэр?

— Вы поедете?

— Я? Думаю, что да, сэр!

Она раздвинула куст гибискуса. Густые, свисающие вниз ветви, словно щупальца, коснулись ее головы, растрепав волосы. В окнах горел яркий свет, значит, Франсуа еще не лег. Было жарко, весь день до самого вечера она безуспешно пыталась найти его.

У входа Чини встретил его слуга Идех.

— Хозяину нездоровится, — сказал он.

У нее упало сердце. Оттолкнув его, она бросилась в дом.

Франсуа лежал на кровати, отвернувшись к стене. Она села возле него, взяла за руку.

— Я люблю тебя, Франсуа.

— Чини!

Как сообщить Франсуа эту новость, с чего начать?

Осмотревшись, она поняла, что он уже начал складывать вещи.

— Дай мне что-нибудь выпить, милая.

Она знала, почему он попросил об этом. Ему всегда нравилось смотреть, как она ходит. Она медленно пошла к холодильнику, чуть покачивая бедрами. На ней был национальный костюм его любимого цвета. Голубой.